Весь в саже и копоти. Потный настолько, что из моего обмундирования могут вдосталь напиться кони, если присосутся тщательно…
С выпученными красными глазами, не видевшими сна уже двое суток…
Трясущимися руками и дрожащими, как у страдающего паркинсонизмом, ногами…
И с такого же диагноза головой.
Отчаянно цепляющийся за площадку из стали, стараясь изо всех сил удержаться на ней, не загреметь в горячие «ванны» вокруг.
И затравленно следящий за кульбитами веселящейся на привязи «трихомоны», так и грозящей заехать по кумполу.
Если б меня узрели сейчас непокаянные грешники откуда-нибудь с гор, они с криками разбежались бы по округе. Ибо даже в самых страшных снах не видать им страшнее того, кто явится по их жалкие души. То есть меня, — судорожно вцепившегося в эту тонкую нить, как в собственное Спасение в день Страшного Суда…
…Кажется, в моём теле не осталось ни целой косточки, ни лопнувшего сосуда.
Я чувствую себя так, будто я честно выполнил подряд по обмолоте урожая зерна всей страны на собственном хребте.
И всё-таки передо мною зияет своим «стволом» этот треклятый штрек.
Его тёмное стальное жерло проваливается вниз, в черноту бездонных глубин, где, еле видимая, едва уловимо и угрюмо поблёскивает жирная вода, к которой ведут почти сгнившие скобы…
Твою морось…
И ради этого я так страдаю?!
Эта раззявленная глотка общественного клозета, — мне придётся туда нырять.
А кто мне скажет, как я потом оттуда выберусь, если люк эти поганцы попросту прикроют?
А уж если ещё и приварят…
Я никогда ещё не купался в студне, особенно залитом в лохань такого размера.
Такой температуры и консистенции. И без какого бы то ни был гидрокостюма. Мне довелось понырять много, на всех широтах.
Но чтобы так, — в морозилку, в одних трусах, — это, пожалуй, перебор…
Когда я туда забрался, мне показалось, что на меня дохнуло вечным холодом Арктики.
Еще не коснувшись воды, меня начало телепать так, как если б меня набили сухим льдом по самые гланды.
А что будет там?!
После чёртового жара мне на минуту-другую стало хорошо, а потом озноб приударил так, что я тут же пожалел о собственной смелости.
Вода, находящаяся на такой глубине, вряд ли имеет температуру выше плюс восьми градусов по нашему товарищу Цельсию.
Однако даже если я не помру от разрыва сердца при погружении сразу, то от переохлаждения крякну точно.
Это так же верно, как если б я голышом просто забрался на ночь в льдину и задвинул за собой вырубленный кусок ледяной "двери".
Ещё фактор: мой баул.
Это не надувной круг, с которым на толстом пузе так приятно пробежаться по пляжу. И у меня в нём не варёная кукуруза, пара завонявших ракушек и вечная для всех поколений застиранная московская панама.