Но сильнее всего из влажной одежды выделялся запах пота. У нас сейчас нет времени на полноценную баню, увы. Мы заняты подготовкой очередной драки. Осточертевшей, опостылевшей до крайности заботой о сохранении живота своего…
Почти все пришедшие были с оружием, с которым теперь не расставались даже по ночам. Некоторые деликатно покашливали, скрипя немногими уцелевшими стульями; кто-то не мигая уставился в пол, кто-то тихо дремал в самом углу, смежив неплотно веки…
Я собирался ознакомить людей с содержанием послания, и всё не решался начать. Не знал, куда деть руки…и этот проклятый клочок бумаги.
Я растерянно мял его, и то прятал в карман, то вновь вынимал, расправлял… и тупо пялился в него, словно не мог разобрать почерк. Хотя всё, что там написано, успел выучить уже наизусть.
Молчание несколько затягивалось.
Нелегко огласить приговор самому себе, это понятно, но куда тяжелее лично зачитать его своим близким…
Меня выручил Чекун.
Вечно весёлый и неунывающий балагур, он всё крутился на своём месте, вертя головою и словно пересчитывая присутствующих. Чекун из тех, кто непринуждённым, отвлечённым трёпом ни о чём и о пустяках в частности, спасёт вашу репутацию, когда она начинает трещать по всем швам.
Даст вам время собрать воедино кисель мыслей. Отыграет пару необходимых минут, одним словом. Или первым даст направление речи и ход этим вашим безвольным мыслям, если вы вдруг начнёте тупить.
Сориентирует на местности, скажем так, и пнёт мягко под зад в нужном направлении. В нём засохшей мокрицей в уголочке умер великий импресарио, пиарщик и имиджмейкер высочайшего класса. Из тех, кто из абсолютных, признанных дураков — в глазах публики делает звёзд вселенской величины…
Вот и сейчас он вскочил, и начал легко и бодро, словно на партийном собрании прошлого века:
— А вот и побает нам сейчас о состоянии репозаготовок в районе товарищ Босс! Он зачитает некое послание от турецкого султана нам, глупым запорожцам. А можа, и наоборот… Ну, в процессе прений и обсуждений поймём, кто кого там словом обидел. Попросим же, товарищи! — и он задорно и дурашливо зааплодировал. И где он эту дурь в его-то годы видел, в каком кино?
"Аудитория" вымученно улыбнулась неожиданной в такой ситуации шутке.
Кое-где даже немного посветлели глаза, немного распрямились усталые плечи.
Что ж, деваться мне уже некуда, пришлось взять себя в руки и открыть рот:
— Это письмо…, - я нехотя показал им небольшой конверт. И на мгновение снова, — словно потерялся в мелькнувшей молнией мысли, заткнувшись. Уставившись на прямоугольник дешёвого материала так, будто видел его впервые…