— Пацан… Как это назвать?! — мой глухой голос заставил мальца оторваться от застёгивания тугих пуговиц на ширинке, и затравленно глянуть на меня, хмуро смотрящего на ЭТО.
Не знаю, понял ли малолетний болван, что я в курсе того, что ЭТО такое, — сам ли догадался, или это было написано, выжжено на моей физиономии, — но только он сдуру и с перепугу истолковал моё потрясённое молчание по-своему. Скорее всего, он вообразил, что я ору на него из-за того, что так бесхозно и расточительно в грязи и золе валяется мясо… Еда. Одна из главных и истинных ценностей этого мира…
Похоже, среди своих «товарищей» он, в силу возраста и неопытности был, скорее всего, кем-то вроде служки.
Потому как он максимально быстро, насколько позволяло его положение и непривычная стеснённость в ногах, бросился к котелку… Подхватил его… и начал торопливо набивать валявшимися тут и там кусками…
При этом он сбивчиво твердил, выковыривая из почвы втоптанные в неё ошмётки, словно оправдывался передо мною за допущенную ранее неловкость и собственную медлительность:
— Сейчас, дядя… Сейчас… Если его хорошенько в ручье помыть и снова подогреть, мясо можно будет есть… Я сейчас, я мигом…
Кровь ударила мне в голову…
Кажется, я тоже ударил. Его.
Ударил сильно и не раз, потому как придя немного в себя, я обнаружил, что пацан лежит в странной позе, неподвижно, разметав руки и ноги, словно выброшенная на берег дохлая морская звезда.
Мне показалось, что я убил этого дурака. Меня колотило при одной мысли о том, что мне почти предлагали есть ТАКОЕ!!!
До чего дошёл этот сифилитичный, конченый мир…
Жалел ли я о сделанном? Имеется ввиду убийство сего малахольного отрока. Что решил, будто я такое же позорное животное, как и он сам?
Гм…
Чести мне и доблести в его кончине, конечно, немного… Но и потакать ТАКИМ ребятам не стоит. И чем меньше их сейчас останется, тем честнее будет жизнь.
Так что вполне, я подумал, закономерно, что в конце концов он отправился вслед за своими дружками-людоедами…
Мне хочется только одного, — присесть на поваленный ствол, закрыть глаза… и закурить в полную силу лёгких…
…Тихий, едва различимый стон заставляет меня оторваться от полуяви, в которой я пребывал последние три минуты, и удивлённо повернуть голову на звук.
Разбитые в труху губы салаги пытались расклеиться, разжать почти высохший клейстер намертво сцепивших их кровяных сгустков. При этом они дрожали от боли и усилия, а сквозь них действительно рвался наружу мучительный стон.
Ишь ты, гнида зелёная… Не добил?! Со мною такого почти не бывало и со взрослыми «особями», а ты ведь совсем задохлик!