— Вот, посмотри. — Достаю из сумки и протягиваю ей небольшой альбом с десятком фотографий.
Луиза рассматривает снимки не торопясь, отмечая каждую деталь. Совсем как я — по тысяче раз на дню.
— У нее твои глаза, Эрин. И нос, и губы…
— Она просто красавица! — восклицаю я и чувствую, что краснею — вроде сама себя расхваливаю.
— Уже сказала ей?
Я качаю головой. Забрасываю ногу на ногу. Откидываюсь на спинку.
— Я с ней даже не говорила.
— Ага, — кивает Луиза. — Куда спешить. Это точно. Теперь мне спешить некуда.
Прошло несколько месяцев, прежде чем наша жизнь вернулась в норму. И я счастлива. Если вся твоя жизнь — сплошной хаос, трудно даже поверить, что когда-нибудь все наладится.
Роберт теперь специализируется на защите прав детей. А началось все, по его словам, с двоих ребят Боуменов, Джоя и Алисы. Он избавил их от вечных скандалов и мордобоя родителей, и сейчас они живут в приемной семье — пока не решат, как быть дальше. Роб говорит, ребята учатся прощать любимых людей. Думаю, Роб и сам учится тому же самому.
Моя история стала еще одной причиной нового поворота в его карьере. По крайней мере, так он сказал, лежа рядом со мной в постели примерно через неделю после нашего с Руби возвращения из Брайтона. Мы с ним все еще ступали по очень тонкому льду. Роберт старался понять и принять обстоятельства появления на свет Руби и насилие, пережитое мною в детстве. Все к лучшему, убеждала я мужа. Ведь теперь он единственный отец Руби, и ему не с кем бороться за любовь дочери — ну, разве что со мной. О том, что Густав к нашей девочке не имеет никакого отношения, я умолчала.
— Мы справимся. — Ладонь Роберта легла на мой живот — жест скульптора, оценивающего материал для ваяния. — Я точно знаю. Понял это, когда думал, что потерял тебя.
— Мог и потерять… — Я перекатилась на бок и встретила его выжидающий взгляд. — Ты ж юрист до мозга костей, даже дома, даже со своей семьей. Все допытывался. Правда тебе нужна… — Я отвела глаза. Кое-что обо мне он все-таки не знает — и не узнает никогда. — Понимаешь, всю жизнь я удерживала окружающих по ту сторону барьера, которым отгородилась от мира. Уж в этом я преуспела, Роб. И лишь тебе удалось ко мне пробиться. (Господи, где найти слова, чтобы он понял?) Вот представь, что человек ранен. Сорви с этой раны пластырь. Если даже просто прикоснуться к больному месту — человек дернется. Но тебе и этого мало, ты суешь в рану палец и ковыряешь ногтем!
— Я? — выдохнул Роберт.
— Да, Роб. Никто и никогда до тебя не бередил эту рану.
Кажется, он начинал понимать. Глаза сузились и потемнели, взгляд заскользил по моему телу.