Иной раз, впрочем, ее охватывала жажда новой жизни, и тогда она переезжала в отель классом повыше – «Ен Кенг», на той же улице, древнее двухэтажное английское бунгало, где, как говорят, жил какое-то время сам сэр Стэмфорд Раффлз. Тут черепица китайских ворот вся в бирюзовой глазури, а дворик – по площади еще больше и тоже с манговыми деревьями.
Но каждый новый переезд для Магды был все более сложным предприятием: кули тащили за ней какое-то несуразное уже количество граммофонных пластинок и, отчаявшись, часто били их как бы случайно, в порядке отмщения.
Итак, в «Элизе» все было как всегда, не то чтобы скучно, но как-то чрезмерно нормально. К этому моменту, надо сказать, я еще не знала ничего нового – например, привезли ли тело убитого в Джорджтаун или похоронили его там, где обнаружили, а до действительно серьезного развития событий и вовсе оставалось двое суток.
Так что я решила: поскольку солнце скрыли милосердные облачка, можно отправиться в город без каких-то особых целей.
Впрочем, сначала я, ведя велосипед за руль, прошла несколько десятков ярдов до очень грустного места, которое располагалось буквально на заднем дворе «Элизе». Туда, где солнечные лучи никогда не проникали к позеленевшим камням среди стволов и ветвей, облепленных белым лишайником.
Здесь лежат первые из создававших город, жившие давно, в эпоху молодых Бонапарта, Нельсона и лорда Байрона. Закрыто было маленькое кладбище еще 34 года назад, в 1895 году, и с тех пор оно как-то незаметно оказалось в самом центре города. Но трогать этот сад древних магнолий и эти камни, конечно, никто и не пытался.
Я прошла по толстым, будто лакированным побуревшим листьям в дальний левый угол, туда, где на холмике высился тяжелый камень с великим для этого города именем – Фрэнсис Лайт. Но свернула к другому, соседнему надгробию пористого серого камня, имя на котором не мог бы сегодня вспомнить никто.
«Sacred to the cherished memory of Helen Mary Kerr (далее слово стерлось), spinster who departed this life on the 4 Febr. 1828 aged 21 years and…» – и дальше не разобрать.
Прошел сто один год, я не знаю, как ты здесь оказалась, девица Керр, зачем приехала, какой ты была, и сегодня я старше тебя на целых восемь лет, сказала я имени на камне. И я не «девица». А кто? Вот вам интересная загадка, субинспектор Макларен: не девица, не замужем, не вдова и не разведена. И не говорите, что я «юная леди с прошлым» – это неточный, хотя верный ответ. Жаль, что вы уезжаете и не сумеете при случае назвать отгадку.
Я вздохнула, отогнала комаров, поющих песенку о малярии, – на этом кладбище они какие-то странные, громадных размеров и чрезвычайно злобные. И двинулась по Лайт-стрит, в потоке других велосипедов, рикш и редких «фордов», среди белых костюмов, вьющихся шарфов, тюрбанов и пробковых солнечных шлемов-тупи. Поехала на Эспланаду – громадный газон, отделяющий море от череды гордых британских зданий с классическими греческими колоннадами. Здесь – зеленое сердце города, а по четырем сторонам этого прямоугольника – белая балюстрада у воды, Городской зал, замшелые низкие бастионы Форта Корнуоллиса, строгое великолепие Даунинг-стрит (те самые колоннады).