За столом впереди нашего сидели четверо будущих жен вышеуказанных мошенников и бандитов. Говорили, разумеется, о тряпках: соревновались, у кого полнее набит шкаф(14).
Я не знал, о чем говорить.
19
Оставаться дома стало положительно невозможно.
"Где твой сын?" — доносились вопли до моей комнаты, где я пытался сосредоточиться на "Рождении трагедии" Ницше. Мать гладила на кухне, не отвечая ни слова.
"Ему надо искать работу, а не всякую херню читать. От чтения никакого проку в жизни."
Отец всегда развивал немногочисленные, но понятные идеи относительно жизни.
"Книги — это дерьмо собачье. О карьере надо думать."
Пытаться сосредоточиться было безнадежным занятием.
В ВЕРОНЕ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ ХОРОШЕЙ СЕМЬИ УБИВАЕТ ОТЦА МОЛОТКОМ…
ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ НАСЛЕДСТВО
"Спорим, он ни одного экзамена не сдаст в этом сраном университете? Вот увидишь."
Я схватил дедушкино ружье. Охотничья винтовка, автоматическая, я знал, где она хранилась. Там же лежали патроны. Зарядил ее. Пересек коридор.
Приостановился перед кухонной дверью. Отец разорялся вовсю. Его голос перекрывал шум телевизора. Показывали дневную игру ТелеМайка.
"Конечно, неприятно будет провалиться, ясный перец!"
Снял предохранитель. Положил палец на собачку. Открыл дверь. Они с матерью изумленно на меня посмотрели.
— Ты какого хрена в кухню с ружьем приперся, засра… — начал было мой старик.
Я спустил курок. Один. Два. Три. Четыре. Пять выстрелов…
— Он ни одного экзамена не сдаст. Вот увидишь.
Я решил, что буду ходить заниматься во Фьорио.
20
Кафе Фьорио находилось на виа По. Я начал бывать там вместе с Энцей и Чиччо ещё со школы. Ходили туда каждый вечер есть мороженое. В конце концов, мы подружились с официантами и с хозяйкой. Для них мы были "те придурошные, с волосами": Энца — с фосфоресцирующими, Чиччо — с гребнем, я — бритый под ноль. Нам даже позволяли сидеть за столом, ничего не заказывая. Кроме того, нам делали скидки, а наши рожки с мороженным всегда были больше, чем у других.
Поэтому я начал заниматься во Фьорио. Читалось в его залах замечательно.
Обстановка вокруг была мягкой и успокаивающей. Я мог оставаться там часами, ни у кого не вызывая неудовольствия, даже если заказывал только чашечку кофе или стакан воды. Белый отштукатуренный потолок, деревянный пол, обтянутые бархатом сиденья… Лучшего дома у меня никогда не было. Для удобства, к экзамену по истории философии я переснял книги из Национальной библиотеки. Издания там были старые, потрепанные от долгого пользования. Изучая их, я спрашивал себя, сколько же глаз прочитало эти пожелтевшие от времени страницы. Я почему-то решил, что эти тома, такие бывалые, принесут мне удачу.