Там будут сплошь молодые поэты и философы. Ах!
9
Университет был огромным параллепипедом из стекла и железобетона, очень похожим на дворец ООН, только поваленный на бок, грязный и не в Нью-Йорке. Всё в нём было серым — стального, мышиного или жемчужного оттенка. Коридоры были серо-зелеными. Лифты — темно-серыми. Стены аудиторий светло-серыми. Но дерьмо, которое сохло в унитазах после молодых поэтов-философов, не спускавших воду, было коричневым.
10
Я приступил к занятиям.
Довольно скоро я обнаружил, что по-настоящему интересны от силы два курса лекций, а остальные существуют, в основном, для того, чтобы заставлять студентов покупать написанные профессорами книги.
Бар около университета всегда был полон народу, но мне он был не по карману.
Денег у молодых поэтов-философов водилось явно больше, чем у меня, не говоря уж о мажорах с Юридического. Обычно они прибывали часам к десяти на своих новеньких блестящих «Тойотах», парковались в два-три ряда и усаживались на аудиторные скамьи, прихлебывая аперитивы. Мои появления были не столь эффектны. Я спрыгивал с лязгающего трамвая, пряча в куртке банку пива и здоровенный бутерброд с горгонзолой(7), прихваченный из дому. На большой перемене я рыскал по всему зданию в поисках пустой аудитории, где бы можно было спрятаться и поесть в одиночестве.
Однажды, когда университет просто лопался от народа, я укрылся со своей булкой в 36-й аудитории. В 36-й аудитории стоял полный мрак. Стекла там были затемнены, чтобы показывать фильмы по курсу истории кино. Я поднялся по центральному проходу и уселся в последнем ряду. В карманах моей лётной куртки было всё необходимое: тетрадь, карандаш, экземпляр "Ессе homo"(8), пиво и бутерброд.
Глядя на идущий из приоткрытой двери свет, я надкусил горгонзолу. Хорошо в темноте одному. Открыл банку.
Вдруг тишину за моей спиной нарушил голос:
— Ты с какого курса?
Я оглянулся. С трудом узнал в полумраке человека, которого уже видел на лекциях по этике. У него была белокурая бородка и вельветовый пиджак. Образчик поэта-философа.
— Ты с какого курса? — спросил он ещё раз.
— С первого, — ответил я, краснея. Я всегда очень стеснялся маминых бутербродов.
— Я тоже первокурсник, — сказал он, спускаясь по лестнице и садясь рядом.
Протянул мне руку:
— Меня зовут Алессандро. Алессандро Кастрахан(9).
— Очень приятно. — Я пожал его конечность. — А я — Вальтер.
— "Я — Вальтер"! Ответственные слова. Это совсем не так просто. Ты подразумеваешь своё бытие Вальтером в картезианском или в хайдегеровском смысле?
В аудитории стало еще темнее. Я спрятал бутерброд с сыром под парту.