Через две недели она известила его телеграммой, что возвращается. Эндрью бросил занятия и стал готовиться к ее приезду. Все казалось ему недостаточно хорошо, недостаточно нарядно для того, чтобы отметить их свидание. Времени у него оставалось немного, но он быстро все обдумал и поспешил в город за покупками. Прежде всего купил букет роз. В рыбной лавке Кендрика ему посчастливилось найти свежего омара, только этим утром пойманного. Он поторопился купить его, боясь, как бы миссис Воон (для которой Кендрик в первую очередь оставлял такие деликатесы) не позвонила и не предупредила его. Потом он купил большой запас льда, сходил к зеленщику за салатом и, наконец, с трепетом заказал бутылку мозельвейна, за качество которого ручался Ламперт, хозяин бакалейной лавки на площади.
После чая он отпустил Дженни, потому что чувствовал на себе любопытные взгляды ее юных очей. Когда она ушла, он принялся за работу: с любовной старательностью приготовил салат из омара; цинковое ведро, принесенное из чулана, наполнил льдом и поставил туда вино. Цветы причинили ему неожиданное затруднение, так как Дженни заперла шкаф под лестницей, где хранились все вазы, и спрятала ключ. Но Эндрью справился и с этим затруднением, поставив часть роз в кувшин, а остальные - в стаканчик для зубной щетки из туалетного прибора Кристин. Это внесло даже некоторое разнообразие.
Наконец, все приготовления были окончены: ужин, цветы, вино во льду, и он, сияя, осмотрел все в последний раз. После вечернего приема больных, в половине десятого он помчался встречать Кристин на Верхнюю станцию. Это было похоже на первую влюбленность, - все было так ново, так изумительно. Он нежно вел Кристин на пир любви. Вечер был жаркий и тихий. Луна сияла над ними. Эндрью забыл о сложных случаях нарушения основного обмена веществ. Он говорил Кристин, что хотел бы очутиться с нею в Провансе или другом таком месте, в большом замке над озером. Он называл ее своей чудесной, милой девочкой. Он говорил, что вел себя по отношению к ней как грубое животное, но зато теперь, на весь остаток жизни, ляжет ей под ноги ковром - только не красным, так как она возражала против этого цвета. Еще многое он говорил ей. А к концу недели он уже требовал, чтобы она принесла ему ночные туфли.
Наступил август, пыльный и знойный. Теоретическая подготовка кончилась, и Эндрью стал лицом к лицу с необходимостью заняться лабораторной работой - главным образом по гистологии. Это казалось непреодолимой трудностью при тех условиях, в которых он находился. Кристин и тут помогла: она первая вспомнила о профессоре Челлисе и его связи с Кардиффским университетом. Когда Эндрью ему написал, Челлис немедленно ответил, многословно выражая готовность использовать для него свои знакомства в Отделе патологии. Он уверял, что Мэнсону очень понравится доктор Глин-Джонс, отличный малый. Челлис кончал письмо восторженным приветствием Кристин.