- Никогда о таком средстве не слыхивала. Старый доктор Экхарт его не употребляет. Так я и сказала мистеру Ивенсу. Я не сторонница всяких новомодных выдумок, как те, кто здесь и работает-то всего какую-нибудь неделю.
У Эндрью пересохли губы. Ему тошно стало при мысли о предстоящих неприятностях, обо всех пересудах, которые вызовет эта история, так как фельдшерица, переходя из дома в дом, будет повсюду изливать душу. С ней ссориться опасно. Но он не мог, не решался подвергать пациента риску, допустив этот устарелый способ лечения. И сказал, понижая голос:
- Если вы не хотите делать перевязки, сестра, то я буду приходить сюда утром и вечером и делать их сам.
- Ну и перевязывайте, мне какое дело! - объявила Ллойд, и в глазах ее заблестела влага. - Дай Бог, чтобы Тому Ивенсу не пришлось поплатиться жизнью.
И она стремглав выбежала из дому.
Среди мертвого молчания Эндрью опять разбинтовал руку. Он провозился целых полчаса, терпеливо обмывая и накладывая новую повязку. Уходя, обещал прийти вечером, в девять часов.
Но в тот же вечер, когда он начал прием в амбулатории, первой в кабинете появилась миссис Ивенс. Она была очень бледна, и ее темные пугливые глаза избегали взгляда Эндрью.
- Право, доктор, - пробормотала она, запинаясь, - мне ужасно совестно вас беспокоить, но нельзя ли мне получить карточку Тома?
Чувство безнадежности овладело Эндрью. Не говоря ни слова, он встал, отыскал карточку Ивенса и отдал ей.
- Вы понимаете, доктор... Вы... больше визитов не нужно.
Он сказал нетвердым голосом:
- Да, понимаю, миссис Ивенс.
Затем, когда она подошла к двери, спросил, - не мог не спросить:
- Что, опять кладете известковую мазь?
Она поперхнулась ответом, молча кивнула головой и вышла.
После приема Эндрью обычно несся домой карьером. Сегодня же он возвращался в "Вейл Вью" медленно, устало. "Вот так победа научного метода! - думал он с горечью. - Что это с моей стороны - честность или просто неуменье подходить к людям? Нет, я глуп и бестактен, глуп и бестактен!"
За ужином он был очень молчалив. Но после ужина, в гостиной, теперь комфортабельно убранной, когда они с Кристин сидели вместе на кушетке перед весело пылавшим огнем, он прижался головой к ее мягкой молодой груди и сказал со стоном:
- О Крис, дорогая, я уже с самого начала заварил такую кашу!
Когда она, утешая, начала тихонько гладить его голову, он почувствовал, что к глазам его подступают едкие слезы.
Неожиданно рано и сразу наступила зима с большим снегопадом. Была только середина октября, но Эберло расположен так высоко в горах, что жестокие морозы ударили здесь чуть ли не раньше, чем успели олететь деревья. Однажды ночью бесшумно повалил снег, кружась мягкими хлопьями, и когда Кристин и Эндрью проснулись поутру, все было одето его сверкающей белизной. Стадо горных пони, пробравшись сквозь пролом в полуразрушенной изгороди, окружавшей дом, сбилось в кучу у дверей кухни. На просторах горных высот, в лугах, покрытых жесткой травой, вокруг Эберло бродило множество этих диких лошадок с темной шерстью, которые в испуге кидались прочь, завидев приближающегося человека. Но в снежные зимы голод гнал их вниз, к окраинам города.