Абул проснулся с ужасным чувством тревоги.
Минуту он лежал, уставившись в темноту, не понимая, где находится. Потом он почувствовал рядом с собой тело Айки - мягкое, слишком мягкое.
Запах ее духов заставил его поморщиться, может быть, он показался ему таким неприятным, потому что был на ее коже чересчур долго? Его охватило отвращение к себе. Он презирал себя не потому, что это случилось, а потому, что это понравилось ему.
Ведь как женщину, он Айку больше не желал. Сегодня он использовал ее только по социальным мотивам, но тем не менее она сумела ему угодить, и это было ужасно. Он представил себе Сариту, как она спит сейчас в башне одна, между хрустящими простынями, со свежей кожей, с рассыпавшимися волосами; вспомнил, как она спала прошлой ночью рядом с ним сном усталого ребенка. Абул, как ужаленный, вскочил с мягкого дивана. Свежесть утреннего воздуха не отразилась на его настроении, когда он, одевшись, выскользнул из женских апартаментов.
Похоже было на то, что Айка крепко спит - она дышала ровно и не открыла глаз до тех пор, пока не смолкли его шаги на лестнице. Когда Абул встал с дивана, первым ее желанием было вернуть его - с помощью мольбы или чувственных телодвижений. Но мудрость, присущая ей, сказала, чтобы она не двигалась, и сделала вид, что спит.
Почему-то из-за той спешки, с которой Абул покинул ее, Айку охватило беспокойство. И если бы он отказался внять ее мольбам, она бы потеряла свое лицо окончательно, так что уж лучше было дать ему уйти. Тревога в душе Айки не утихла; значит, несмотря на видимое примирение, между ними существовала какая-то пропасть. Что же было не так? В чем она ошиблась? Перед ее мысленным взором снова встал образ христианки Сариты.
Имела ли она какое-либо отношение к неожиданному уходу Абула? Неужели он покинул постель жены в такой спешке для того, чтобы пойти к новой любовнице? Может быть, та, другая, более искусна в любовных утехах? Несомненно, она обладает преимуществом новизны, но знать лучше, чем она, Айка, как угодить калифу, она может вряд ли. Но в этот момент она вспомнила, что до сей поры женщина сопротивлялась Абулу и даже пыталась убежать из Альгамбры. Она слышала о том, что женщина потерпела в этом фиаско, и о том, что Абул был очень разгневан тем, что она сделала такую попытку. Может быть, он был, кроме того, и заинтригован этим? Айка сбросила шелковое одеяло и встала. Альгамбра спала - спали все, кроме сторожевых на башне. "Интересно, - пришло в голову Айке, - почему он держит испанку отдельно? Ведь, если он хочет взять ее в свой гарем, тогда ее место в женских апартаментах под бдительным оком султанши. А если просто намеревается поиграть с ней, как с рабыней, то почему проявляет столь церемонное к ней отношение, будто она пленница из высокородной семьи? Он сказал, что делает это из-за того, что она испанка, но одно это не может являться причиной для оказания ей такого приема". Большинство женщин, живущих в гареме, в той или иной степени знакомы с испанским языком, так что во всем этом была какая-то загадка. А они всегда таили в себе некую угрозу, особенно, если они касались жизни женской части населения Альгамбры. Это была вотчина султанши, и ее авторитет с появлением секретов в данной области может быть расшатан. Поэтому Айка решила, что ей необходимо немедленно и всерьез заняться христианкой.