— Теперь не ошибешься.
Папа молчал, он снова углубился в текст, а я опять смотрела на него. Наконец он произнес:
— Жаль, что Ди не пришла к нам сегодня... Почему?
— Она... втрескалась в Олега и репетирует сейчас какую-то дурацкую роль, которую он ей поручил в своем театре «Зазеркалье». Хотя нужно готовиться к сессии. — И я рассказала папе об этом парне и его театре.
Апрель и половина мая промелькнули незаметно. Ди совершенно забросила учебу. Иногда появлялась на лекциях, но сидела, как зомби, глухонемая, застывшая. Я пыталась всовывать ей в руку шариковую ручку, но она больше не рисовала.
Пару раз я не смогла сдержать любопытства — заходила в актовый зал на репетицию театра. Олег не обращал внимания на Ди, лишь иногда делал какие-то идиотские, ужасно унизительные замечания, типа «ты не актриса, а театральная крыса». Потом глубокомысленно сообщал, что актера необходимо разозлить, тогда из него попрет. Однако из Ди ничего не перло. Она молчала.
Я также заметила, что с двумя девочками, репетирующими главные роли, очень красивыми девочками, Олег говорил совсем другим тоном, вкрадчивым, мягким. Видимо, из них уже все необходимое Олегу выперло.
Короче, двух раз мне хватило. Я с трудом сдерживала желание вытащить Ди со сцены, схватить в охапку и спрятать подальше от этого изверга. Мое любопытство обернулось пыткой, и я больше не посещала «Зазеркалье».
Прошла еще неделя. Сессия приближалась. Я ненавидела наверстывать упущенное в последние четыре дня перед экзаменами, как это делали большинство студенток. Меня раздражала эта предэкзаменационная суматоха, бессонные ночи, стучание по дереву, постоянные сплевывания через плечо, исписанные подсказками бедра, жеваный серпантин шпаргалок и бесконечные мольбы, обращенные непонятно к кому. Мама с детства научила меня держаться с достоинством, владеть ситуацией, а для этого нужно было сидеть в библиотеке и заниматься. Что я и делала. Регулярно.
В тот день я задержалась в институте позже обычного. Медленно шла от остановки к дому, вдыхая терпкий аромат сирени, разносимый легким майским ветерком по всем сторонам света. Окна нашей квартиры были темными. Открыла дверь своим ключом. Увидела полоску света из папиного «кабинета» и одновременно услышала напряженный голос Ди. Странный голос, словно и не ее. Или я отвыкла от голоса Ди?
— Зяма! Олег должен увидеть! Ты же сам только что сказал, что это совершенно, как само Божество. Ты же сказал!
Что должен увидеть Олег? Я поспешила в «кабинет».
Увиденное привело меня в такое замешательство, что я потеряла дар речи. Папа и Ди сидели напротив друг друга. Папа, как всегда, за верстаком, а Ди — на моем месте, на маленьком мягком табурете. Рядом с верстаком стояла почти пустая бутылка водки. Оба были пьяны вдрабадан. И плакали. Но самое невероятное — Ди сидела напротив папы абсолютно голая до пояса! Совершенным, как само Божество, была ее обнаженная грудь. Ди убеждала папу: если Олег увидит это, то обязательно полюбит Диану. А папа убеждал Ди, что она погибнет окончательно, если позволит извергу прикоснуться к своей груди.