В этом "подлинном наслаждении", этом невыразимом переживании Единства (самараса) адепт достигает состояния сахаджи, т.е. необусловленного состояния, чистой спонтанности. Все эти понятия, разумеется, трудны для перевода. Каждое из них пытается выразить парадоксальное состояние абсолютной недвойственности (адвая), следствием которой является махасукха, "великое блаженство". Подобно Брахману упанишад и веданты, подобно нирване махаянистов, состояние сахаджи неопределимо; его невозможно понять диалектическим путем, оно может быть постигнуто лишь в непосредственном опыте. "Весь мир, – говорится в "Хеваджра-тантре", – имеет природу сахаджи, ибо сахаджа является квинтэссенцией (сварупа) всех вещей; эта квинтэссенция – нирвана для тех, кто обладает совершенно чистой читтой". Человек "реализует" состояние сахаджи посредством преодоления дуальностей: вот почему концепции адвайи и юганаддхи (принцип объединения) занимают важное место в тантрической метафизике. "Панчакрама" подробно обсуждает теорию юганаддхи: последняя представляет собой состояние единства, полученного через отмежевание от двух полярных противоположных понятий – сансары (космического процесса) и нивритти (абсолютное прекращение всякого процесса); человек преодолевает их благодаря сознанию того, что высшая природа феноменального мира (санклеша) идентична Абсолюту (вьявадана); следовательно, он осознает единство существования формы и существования без формы и т.д.
В этой диалектике противоположностей можно узнать излюбленную тему мадхьямиков и махаянских философов в целом. Но тантриста интересует практическая сторона, садхана; он желает воплотить непостижимое, выражающееся во всех образах и мантрах, относящихся к объединению оппозиций, он жаждет непосредственного, опытного познания недуальности. Буддийские сочинения сделали особенно популярными две пары противоположностей – праджню-упаю и шунью (пустоту)-каруну (сострадание). "Объединить" или "преодолеть" их – значит встать на парадоксальную позицию бодхисаттвы: в своей мудрости тот больше не различает людей (ибо, с метафизической точки зрения, "человек", "личность" не существуют; единственное, что существует, – это конгломерат пяти скандх), но тем не менее из сострадания он пытается их спасти. Тантризм умножает пары оппозиций (солнце и луна, Шива и Шакти, ида и пингала и т.д.) и, как мы только что заметили, старается "объединить" их посредством практик, комбинирующих тонкую физиологию с медитацией. Это обстоятельство стоит подчеркнуть особо: на каком бы уровне ни осуществлялось "совпадение противоположностей", оно представляет собой преодоление феноменального мира, ликвидацию любого дуалистического видения вещей. Используемые образы предполагают поворот к первоначальному состоянию бесформенности; так, объединение солнца и луны означает "разрушение космоса" и, следовательно, возврат в исконное Единство. В хатха-йоге адепт старается сделать "неподвижными" дыхание и семя; более того, он занимается "возвращением семени", т.е. совершением действия, которое совершенно невозможно в рамках "нормального" физиологического контекста, присущего "нормальному" миру; иначе говоря, "возврат семени" на физиологическом уровне состоит в трансцендировании, выходе за пределы мира явлений, обретении свободы. Это лишь один аспект того, что называется "движением против течения" (уджайя садхана) или "регрессивным" процессом (улта) натхасиддхов, подразумевающим полную "инверсию" всех психофизических процессов; это и есть таинственная пaрaвритти, которую можно обнаружить уже в махаянских текстах и которая в тантризме имеет в виду также и "возврат семени". Для того, кто воплощает указания этих текстов, подобное "возвращение" или "регрессия" означает деструкцию обыденного мира и, следовательно, "разрушение времени", достижение "бессмертия". В Горакша Виджае Дурга (она же Шакти, Парвати) спрашивает Шиву: "Почему так случилось, о мой Господь, что ты бессмертен, а я смертна? Поведай мне истину, о Господь, чтобы я также обрела вечное бессмертие". По этому случаю Шива и раскрывает учение хатха-йоги.