- Но вы ведь только что сказали, что вас арестовали за неисправность пропуска?
- Да, когда вы спросили - за что меня взяли, то есть арестовали. Арестовали за неисправность пропуска. А сейчас вы спросили, думаю ли я, что меня держат в тюрьме за просроченный пропуск. Я повторяю - нет, не думаю.
- Значит, вы знаете, за что вас держат?
- Нет, мне это неизвестно. Я только могу предполагать, что мое прошлое внушает ко мне недоверие.
- А кем вы были?
- Я служил в камере прокурора судебной палаты.
- В должности?
- Я был кандидатом на судебную должность.
- И долго?
- Может быть, в былое время я сказал бы: к сожалению, - ответил Ознобишин с едва заметной извиняющейся улыбкой и как будто застеснявшись. Теперь я говорю: к счастью, долго. Около семи лет, начиная с университетской скамьи. У меня, как раньше выражались, была неудачная карьера.
- Почему?
- Ну, - приподнял бровки Ознобишин, - я совсем не карьерист. К тому же у меня не было никакой протекции. Я из простой семьи.
- А была бы протекция?
- Протекция мне вряд ли помогла бы.
- Ну что же это за протекция, которая не помогает! - вскользь проговорил Рагозин.
- Да, конечно, - согласился Ознобишин и тут же добавил, как бы в шутку: - Но в моем случае просто никто не согласился бы протежировать.
- Такой вы неудачник?
- Да, естественный неудачник.
- Как - естественный?
- То есть по своей природе.
Он опять немного опустил глаза:
- Мне не доверяли в прокуратуре.
- Не доверяли?
- Я не совсем был похож на прочих чиновников. Это внушало недоверие.
Рагозин вдруг сказал решительно:
- Не доверяли, не доверяли, - и кончили тем, что назначили вас прокурором.
Ознобишин не только всеми чертами лица, но всем вытянувшимся телом изобразил вопрос, который, однако, никак не мог слететь с его затвердевших и выражавших обиду губ. Насилу одолевая борьбу чувств, он сказал озадаченно:
- Вы позволите разъяснить?
- Мне нужны не разъяснения, а я требую, чтобы вы без утайки сказали о вашем прошлом.
- Я ничего не утаиваю, - потряс головой Ознобишин, все еще не вполне справляясь с обидой, просившейся наружу, и потом заговорил с горькой, но очень скромной учтивой улыбкой:
- Я теперь понимаю, что существует подозрение, будто я выдаю себя не за того, кем был. Это неверно. Я никогда не был прокурором. Перед самой революцией на меня возложили исполнение обязанностей секретаря палаты, но в должности этой я так и не был утвержден. Откуда же могла взяться легенда, что я был прокурором? Я думаю, это только потому, что буквально за два дня до Октября, то есть при Временном правительстве, в палате было получено из Петрограда назначение мое товарищем прокурора. Назначение было от двадцать третьего числа, а переворот, как вы помните, произошел двадцать пятого. Никаких формальностей по назначению не было сделано.