С моей женой мне тоже следовало соблюдать максимальную осторожность в отношении этой темы. Примерно в то время Марлен сказала, что вышла за меня замуж второй раз и получила улучшенную версию Ники: менее эгоцентричную и жестокую. С годами то давление, которому я постоянно подвергался, будучи публичной персоной, я превратил в систему, в которой все происходило по возможности рационально и безболезненно — разумеется, безболезненно для меня. Семья тоже нашла место в этой системе, но Марлен слишком горда, чтобы начинать из-за этого войну — однажды она бы просто ушла. На финишной прямой я вдруг понял, насколько все пошло не так — и подключил мой самый главный талант: думать, анализировать, искать ошибки, исправлять их. Эти размышления имели для меня решающее значение, и возвращение в гонки мало в них вписывалось.
В то время постоянно ходили слухи и появлялись статьи в газетах о том, что я планирую возвращение. Марлен иногда заговаривала со мной об этом, и я отвечал: чепуха. Было не очень трудно убедить ее в этом, потому что она постоянно наблюдала, сколько небылиц писалось обо мне, о ней или о нас. Я взял ее с собой в Англию, но оставил в Лондоне, сказав, что хочу попробовать машину просто так, из удовольствия, и это ничего не значит.
16 сентября 1981 года, чудесный день в Донингтоне. Присутствовали Рон Деннис, Джон Уотсон, парочка механиков, машина скорой помощи, пожарные и никаких журналистов. Сохранить тайну действительно удалось. Уотсон помог мне более-менее настроить машину, ведь для меня все было внове. За эти два года изменилось ужасно много, мы были посреди эпохи автомобилей-крыльев, в этом техническом тупике с упором на прижимную силу и безумными скоростями в поворотах. Из-за подсасывающего эффекта машины нагрузки в поворотах было огромными, а пружины крайне жесткими. Просто удивительно, до какой глупости тогда докатилась Формула 1, но приходилось с этим жить.
Первым делом я выяснил, что не мог даже проехать три круга подряд, просто не хватало сил. Так что через два круга я заехал в боксы и попросил что-то изменить в машине. Хотя я обругал сам себя за плохую физическую форму, однако не беспокоился по этому поводу, зная, что за пару месяцев Вилли Дунгл доведет меня до гоночной кондиции. Речь шла лишь о том, чтобы выдержать только этот единственный день и постепенно достичь таких скоростей, на которых можно было бы серьезно оценить положение.
После обеда машина начала слушаться меня лучше, я попробовал парочку быстрых кругов и был всего на одну десятую медленнее лучшего времени Уотсона. Так стало ясно: я снова буду достаточно быстр.