За ужином было весело, еще больше веселья стало, когда менеджер отеля показал нам нашу комнату — одну большую для всех. Отдельные комнаты нарушили бы ряды нашей фаланги — в этом я не сомневался.
Эта комната была чем-то вроде небольшого зала для банкетов, с пианино, но зато без туалетов. Мы добыли покрывала и расстелили их на полу. Первые неприятности начались, когда появился шеф команды Ensign Мо Нанн. Он хотел поговорить со своим гонщиком Герреро и был достаточно умен, чтобы привести с собой его подружку. Сначала они смотрели друг на друга через стекло, девушка плакала, Герреро плакал, они бы и камни разжалобили. Ладно, сказал я, можешь с ней поговорить, но я пойду с тобой. Мы вышли, и я подождал, пока они достаточно нашептались. Когда я собрался забрать его обратно внутрь, он сказал, что без подруги не уйдет. Так что мы впустили внутрь и девушку тоже.
Когда Вильнев и де Анджелис начали играть на пианино, настроение снова поднялось, но потом пришел шеф Arrows Джеки Оливер с местным громилой и попытался проникнуть к нам силой. Он также привел с собой полицейских, и нам приходилось быть осторожными, не допустить драки и повода им вмешаться. Дверь уже начала поддаваться, и оба уже почти оказались внутри, но нам удалось вытеснить их с помощью пианино, не вступая в прямой физический контакт.
Затем наступил кризис. Молодые гонщики испугались. Большинство подходили ко мне и хотели услышать что-то утешительное, уверен ли я, что мы поступаем правильно? А что если они нас арестуют? А если мы сорвем Гран-при, не посадят нас ли в тюрьму и не потребуют ли возмещения ущерба? Я чувствовал себя сильным, уверенно и поговорил с каждым как мог. Дидье Пирони и Нельсон Пике тоже оказались теми столпами, за которые могла удержаться молодежь.
Мы попытались заснуть. Поскольку туалет был в коридоре, то ключ от дверей должен был оставаться в пределах досягаемости для всех. Мы положили его в тарелку посреди комнаты. Мы также договорились, под честное слово и все, что полагается о том, что каждый, кто идет в туалет, открывает дверь, запирает ее, возвращается и кладет ключ в тарелку. Все торжественно согласились.
Была лунная ночь, что очень подходило к нашим заговорщицким настроениям. Если кто-то вставал, то немедленно поднимались еще десять голов. Утром по-прежнему не было новостей, никаких изменений. Тео Фаби взял ключ, чтобы пойти в туалет, и не вернулся. Он стал единственным дезертиром. Однако его побег наводил на размышления, и мы хотели убедиться в том, что все остались добровольно. Провели голосование — хотим ли мы по-прежнему стоять на своем — результат был единогласным.