– На-кось! На-кось! Я тебе покажу горячих девочек! В доме! В родном доме! На моих простынях!
Она топчет платье Пенелопы.
– Вот! Вот! А ну рви ее платье, Женя! Рви, я сказала!
Пенелопа забилась в ванную после нещадных побоев. Голова Пенелопы опять разбита, а Эсмеральда дрожит – и, похоже, опять обкакалась. При каждом ударе каблука о голову Евгения Алексеевича Пенелопа вздрагивает и шепчет:
– Ой, ой, господи… И мужик-то неплохой… За что она его так…
Пенелопа открывает кран, чтобы подмыть Эсмеральду.
– Опять шок мы получили, Эсмеральдочка… Пошалили – и шок получили… И зачем я тебя украла? Я такая дурочка, правда?
Евгений Алексеевич рвет ненавистное платье.
– Вот ей! Вот ей! Тьфу, в какую мерзость я вляпался! Как я мог так?!
– И ты должен сжечь его! Выбросить на помойку и сжечь!
Она плачет и того горше:
– Мама, ты же говорила мне еще 30 лет назад, с каким идиотом я связалась…
Но встряхнулась:
– Ну, ничего, мама, я перебьюсь… Ты знаешь меня.
– Рву, Люба! Видишь, рву! Как я ненавижу это платье!
Потом он шепчет что-то на ухо супруге.
– Что-о-о? Как это мужик? – остолбенела Любовь Петровна Гудзь. – А про такое, мама, ты мне не говорила никогда!
Евгений Алексеевич глупо хихикнул:
– Какая же это измена, Люба? Так, придурь… Я специально, чтобы тебе обидно не было…
– А ну зови ее сюда!
Вид Пенелопы с собачкой очень жалкий.
– Здрасьте… – здоровается Пенелопа, демонстрируя хорошие манеры; и даже делает книксен.
Любовь Петровна всплеснула руками:
– Ой, худой какой, прямо смерть пришла… А собачка как дрожит… У тебя мама есть, паренек?
– Нету… Я в детдоме воспитывался, Любовь Петровна…
– Из детдома?
Какие же все-таки благородные существа женщины!
…Через полчаса квартиру не узнать.
Кухня полна чудесных запахов, на столе и пельмени, и картошечка, и супчик, и даже графинчик водки, а кнему грибочки ням-ням. Все сыты и довольны. На лице Пенелопы – крестики из лейкопластыря, а сама она – в мужском костюме, в рубашке с широченным галстуком типа лопата с ромашками. Все из запасов Любови Петровны – от кума осталось.
Любовь Петровна опрокидывает очередную стопку.
– Ну-ка, скажи еще раз, как он козлился…
– Говорит: у тебя шаловливая попка, Пенелопа? И руку положил…
Любовь Петровна просто давится смехом.
– И руку положил, господи… Ой, не могу, завтра бабам расскажу… А попу-то хоть нашел?
Она строго отчитывает мужа:
– Ты бы хоть очечки надел, карась премудрый! Где ты там попу у дитя разглядел? А еще чего говорил?
– Говорил: поиграй со мной, крошка… Возьми меня за это…
Любовь Петровну словно щекочут, такой веселый звонкий смех летит по квартире.