— Если вы так считаете, то нам не о чем торговаться, — спокойно заявил Дюрелл. — Но у меня есть дополнительный козырь.
— Говорите.
— Хар-Бюри.
— А-а, да.
Вернулась Лотос и что-то прошептала мадам Ханг. Китаяночка, прикрыв рот ладонью, передавала свое сообщение, в то же время с нескрываемым интересом разглядывая Дюрелла. Дюрелл ей улыбнулся. Девушка была очень симпатичной. Над красивыми глазами, горевшими внутренним огнем, лежала прямая челка из блестящих черных волос. Лотос чуть улыбнулась в ответ. Ее чувственная нижняя губа порозовела.
— Хар-Бюри, — заявил Та-По, — близкий друг и уважаемый союзник Китайской Народной республики. Вас может заинтересовать, как эти отношения касаются моей дорогой приемной дочери. Хар-Бюри стремится устранить социальную несправедливость и преступления капитализма в отношении его народа. Разумеется, мы окажем ему в этом деле помощь. Мы этого не скрываем. В благодарность за нашу поддержку он обещал нам Таню. Наша с ним сделка остается в силе, мистер Дюрелл. Я его не подведу.
— Если я не найду для вас Таню?
— Вы теряете время, муж мой, — тонким голосом произнесла мадам Ханг. Я знаю, что вам нравится общаться с этим человеком. Вы восхищаетесь профессионализмом Дюрелла. Но подобным чувствам феодальных рыцарей не место в сердцах здравомыслящих коммунистов. Полагаю, что вам следовало бы прямо сейчас приступить к допросу.
— У меня есть оружие, — подчеркнул Дюрелл.
— А за вашей спиной наши люди. Лотос только что меня проинформировала. Знатоки своего дела, и не шумят, не верите? Они забрались по стене из сада и влезли через окно в ванной. Это не обман. Мы не опускаемся до детских уловок. Проверьте сами.
Но Дюрелл не видел в этом необходимости. Он уже ощутил прикосновение холодного дула к своему затылку и почувствовал рыбный запах человека, пообедавшего икрой и креветками.
Дюрелл медленно достал пистолет Сааджади из кармана и бросил его на пол.
— Сдаюсь, — объявил он.
Та-По был озадачен. Он был раздражен, раздосадован, нетерпелив и сердит. Но более всего он был озадачен.
Прошло несколько часов. Дюрелл не знал, сколько именно. Снаружи ещё мог длиться день, но проверить это никакой возможности не было. Дюрелл полагал, что сейчас скорее всего ночь. Он опять оказался в подвале, где снова стояла тишина, и из-под жестяного абажура светила лампа. Тело полковника Сааджади унесли, но кровь, натекшую из сонной артерии мертвеца, вытерли чисто символически.
Руки Дюрелла были связаны кожаными ремнями, пальцы онемели от нарушенного кровообращения. В подвале было холодно. Результат принятой ванны оказался минимальным. Во рту чувствовался привкус пыли с пола, на зубах хрустящий песок смешался со сгустками крови. Он решил, что одно ребро наверняка треснуло. Но с болью так или иначе приходилось мириться. Либо терпеть, либо умереть. Умереть физически или как-нибудь иначе. И иначе самое страшное. А к боли Дюреллу было не привыкать.