— Посидите пока, — предложил Энгель, хотя стул и кровать были намертво отрезаны от гостя.
Землянин подошел к правой куче и открыл толстый том в золотом переплете. Название и фамилия автора были тщательно закрашены фломастером, а поверх надписано: «Франсуа-Мари», а ниже: «Кунигунда, жена философа».
— Что вы делаете? — удивился Варфоломеев искореженному оглавлению классического произведения, еще не осознавая, откуда оно могло взяться на этой далекой планете.
Энгель, увлеченный странным занятием, вдруг остановился.
— Вот послушайте, — он начал читать с выражением: — «Зову я смерть, мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошных одеяньях…»
— Но ведь это Шекс… — воскликнул землянин.
— Тсс, — резко прервал Энгель, — во-первых, это перевод со староанглийского, а во-вторых, это написал Горацио. Вы любите шестьдесят шестой сонет? Послушайте дальше: «…И прямоту, что глупостью слывет, и глупость в маске мудреца-пророка, и вдохновения зажатый рот, и праведность на службе у порока». Здесь столько человеческого достоинства, не правда ли? И точно, скупо, как будто про нас. — Энгель захлопнул книжку и бережно положил ее у основания правой пирамиды.
— Что вы делаете? — не унимался землянин.
— Помогите мне подняться, — вместо ответа попросил Энгель.
Фальсификатор, кряхтя, приподнялся, зацепившись костлявой рукой за варфоломеевскую ладонь. Взгляд его упал на босые ноги землянина.
— Вы — Петрович, из пятой. Да-да, Феофан уже все разнес. Не обижайтесь на него, на нашем этаже нет тайн. И то, смешно было бы — тайны розового этажа. Ох, спина затекла. Вот, проходите сюда, — он освободил проход и пропустил гостя к стулу. — Не могу распрямиться от трудов праведных. Старость не радость, молодой человек. Вас удивляет мое занятие? Думаете — бесполезно, всего не исправишь? Ничего, малая подмога, и то не злодейство. Потихоньку, понемножку, лишь бы меня отсюда никуда не трогали, уж больно место тихое, спокойное. Я, вообще-то, всегда подозревал, что в загробном мире все не так уж фатально — либо счастье сплошное, либо одни неприятности, жизнь, она, знаете ли, всегда богаче наших гипотез.
Варфоломеев был настолько сражен действиями Энгеля, что не сразу обратил внимание на то, как тугая звенящая нить протянулась через лживый вакуум Пригожина. Неужели это именно тот Горацио?
— Это еще полбеды, — продолжал Энгель. — С авторами фантазий легко, исправил титульный лист, и все. А как быть, если пишут о реальных людях, да еще под настоящими именами? Попадет такой прославленный прохвостом в эксгуматор, тут его и спросят: ты чижика убил? А он про этого чижика и знать ничего не знает. А какой еще главврач попадется? Бывают же просто подонки бюрократические, столько навешают, будешь потом на сковороде эн лет строгого режима. Особенно с историческими романами замучился, над одной книгой целый день сидишь, выправляешь. Ну ничего, — Энгель усмехнулся, — у меня теперь сплошные имяреки историю творят. Вы случаем не писатель, молодой человек?