– У Тиши африканская душа, – сказал ему Зареб. – Именно поэтому я дал ей такое имя. Оно значит «решительная». Я понял это, как только ее увидел.
– Как лорд Стамфорд реагировал на новое имя своей дочери? – поинтересовался Саймон.
– Его сиятельство был счастлив слышать, что, по моему мнению, она обладает такой силой, – ответил Зареб. – Он очень боялся за свою маленькую дочь, когда Камелия впервые приехала в Африку. Она была маленькая, бледная, растерянная, похожая на хрупкий цветок. Он боялся, что она не сможет жить вдали от мира, в котором родилась. И планировал отвезти ее назад, в ту страну, которую она знала, в Англию.
– Тогда почему он этого не сделал? – спросил Оливер.
– Потому что скоро понял, что Африка горит в сердце Тиши. В ее сердце были Африка, отец и поиск Могилы королей. Много лет не было ничего иного. Но сердце может измениться, – серьезно рассуждал Зареб.
– Камелия никогда не оставит Африку, Зареб, – с абсолютной уверенностью сказал Саймон. – Ее сердце здесь, и она знает это.
– Я говорил не о Тише. – Зареб пристально посмотрел на пего.
Саймон, вдруг смутившись, отвел взгляд.
– Если нужно составить список, то пора начинать. – Саймон в последний раз взглянул на Камелию, которая, согнувшись, все еще искала в воде детали насоса. – Извините.
Глубоко вдохнув, Камелия нырнула в чистые объятия реки, смывая накопившуюся задень грязь, пыль и отчаяние. Закрыв глаза, быстро взмахивая руками и энергично работая ногами, она скользила сквозь усеянную отражениями звезд прохладную черноту. Камелия старалась сосредоточиться на омывающей ее воде и больше ни о чем не думать. Она плыла все дальше от берега, где лежали ее полотенце и ночная рубашка, от камня, на котором сидели, охраняя ее, Зареб, Харриет, Оскар и Руперт. Одинокой фонарь Зареба служил маленьким маяком.
Камелия плыла все дальше от раскопок, сломанного насоса, испуганных взглядов туземных рабочих, которые опасались, что скоро тоже падут жертвой проклятия Пумулани. Прочь от гнева Эллиота, от крушения планов Саймона, хоть он и старался это скрыть. Подальше от Оливера и Зареба, которые пытались подбодрить ее, смягчить сокрушительное чувство неудачи, когда она увидела лежащий в грязной жиже сломанный насос.
Она уплывала от болезненных воспоминаний о любимом отце, который умер, так и не узнав, окажется дело его жизни блестящим открытием или смехотворным безумием.
Вынырнув, Камелия набрана в легкие воздух. Звук больше походил на рыдание, чем на вдох. Она сделала еще несколько вдохов, стараясь дышать ровно и шумно, потому что боялась, что Зареб, услышав ее рыдание, забеспокоится.