Тогда Коннор с удивлением открыл для себя, что дисциплина и физические упражнения прочищают мозги и помогают ясно и связно мыслить. Они укрепили не только его тело, но и дух, он стал смотреть на мир другими, взрослыми глазами, совсем не так, как прежде.
Он размахивал мечом, атаковал и парировал удары невидимого противника, а в памяти всплывали не столь отдаленные события. Безвольным слабаком – вот кем он был всего несколько лет назад. Рэнналф назвал его трусом, когда они стояли над безжизненным телом отца.
Острая боль от удара отцовского кинжала по лицу, оставив длинный след на левой щеке Коннора, была ничем по сравнению с душевной мукой, причиненной словами Рэнналфа, его обвинениями. Он и без этого чувствовал себя виноватым, а презрительные слова брата сделали просто невыносимой тяжесть, лежавшую у него на сердце.
Сознание вины заставило Коннора взглянуть на себя другими глазами, и он поклялся себе, что изменится.
Тяжело дыша, взмокший от пота, Коннор остановился, возвращаясь к действительности. Он разминал шею, когда вдруг заметил в открытом окне женщину.
– Доброе утро, миледи, – с поклоном приветствовал он леди Мойру.
– Утро действительно доброе, милорд, – отозвалась та.
В руке она держала волосяную щетку, блестящие черные волосы падали волной на ее плечо. Вчерашняя бледность сменилась здоровым румянцем, хотя темные круги под глазами говорили о том, что она еще не совсем оправилась. Она провела щеткой по волосам, напомнив Коннору женщину из сказок, которые мать рассказывала ему и Рэнналфу, когда они были маленькими. Там были прекрасные, таинственные дамы, очаровывающие мужчину единственным взглядом или улыбкой.
Вчера он как-то не заметил, до чего же Мойра хороша и… соблазнительна, даже несмотря на то, что она в положении. Коннор одернул себя. Он достаточно силен, чтобы противостоять всякому соблазну. Их взгляды встретились.
– Как вы себя чувствуете сегодня?
– Хорошо, и никаких дурных последствий, как мне сказала Бриджит. Жаль, что она не выпускает меня из комнаты, сегодня такой приятный день, – произнесла она, глядя на него, а вовсе не на ясное небо.
Он потупился, только сейчас вспомнив, что не одет. Надеясь, что выступившую у него на лице краску она припишет не смущению, а физическим упражнениям, он положил на землю меч, поднял рубашку и надел через голову.
– Прошу прощения.
Она махнула рукой.
– Ничего, это я должна просить у вас прощения, милорд, я вам помешала.
– Миледи, прошу, отодвиньтесь назад, вы можете потерять равновесие, – произнес Коннор, стараясь говорить спокойно, чтобы не испугать ее. – Ради всех святых и ради вас самой.