— Я уйду сам, — пообещал я. — Но не отсюда. Это плохое место. У меня есть свое место.
— На улице Старых Монеток?
Признаться, в тот момент слова Джуффина были для меня сущей абракадаброй. Название «улица Старых Монеток» не означало для меня ничего. Тем не менее я сразу понял, что он знает, о каком месте я говорю. И еще я понял, что мой друг беспокоится. Впрочем, беспокойство было слабым, почти неощутимым, да и оно вскоре исчезло. Тогда я понятия не имел, что именно его встревожило, и только потом, задним числом, смог оценить железную выдержку шефа. Если бы я выяснил, что мне предстоит транспортировать с места на место такое неуправляемое страшилище, я бы, пожалуй, просто хлопнулся в обморок — и делайте со мной что хотите! Но Джуффин держался молодцом.
— Ладно, как скажешь, — невозмутимо кивнул он. — Сейчас только ты можешь решать, что и как следует делать. Что ж, пошли.
Я все еще был двуногим прямоходящим — это совершенно точно. Поэтому трудностей с передвижением у меня не возникло. Другое дело, что мне быстро надоело подниматься по лестнице. Я не ощущал усталости — какое там, думаю, я смог бы преодолеть несколько дюжин таких же лестниц и мое дыхание осталось бы ровным, как у спящего. Но мне стало скучно переставлять ноги со ступеньки на ступеньку.
Поэтому я слегка оттолкнулся от земли и совершил нечто, отдаленно напоминающее прыжок. Впрочем, гораздо больше это походило на поездку в невидимом лифте: что-то вытянуло меня наверх, так что мне почти не пришлось задействовать для этого прыжка силу своих мускулов. Полет доставил мне такое интенсивное физическое удовольствие, что я тут же отправился обратно вниз. Этот опыт почему-то понравился мне немного меньше, к тому же перед моим взором возникло недовольное лицо Джуффина. Я сразу понял, что он на меня почему-то сердится.
— Что плохо? — лаконично осведомился я.
Надо отдать должное моему новому состоянию: мне было глубоко наплевать на то, как он ко мне относится, я не испытывал никаких психологических проблем в связи с переменами в настроении шефа. Просто оно немного мешало мне снова взлететь наверх, и я решил устранить эту преграду.
— Плохо, что ты тратишь свою силу на ерунду. Я понимаю, что тебе сейчас очень трудно вести себя разумно и осторожно, но придется — если ты хочешь выжить.
Джуффин по-прежнему говорил со мной хорошо поставленным вкрадчивым голосом великого педагога или гениального дрессировщика. Надо отдать ему должное: эта манера говорить действительно производила самое благоприятное впечатление на существо, которым я стал.