Он положил мне на плечо тяжелую, горячую руку — это был снисходительный, почти ласковый и в то же время не допускающий никаких возражений жест — и неторопливо зашагал по сияющим камешкам призрачной улицы.
Я покорно последовал за ним: его прикосновение парализовало мою волю, я почувствовал себя совсем слабым, сбитым с толку и слишком усталым, чтобы сопротивляться. Подчиниться было проще. Это здорово смахивало на потребность заснуть после нескольких суток принудительного бодрствования, когда от человека не остается ничего, кроме одного-единственного всепоглощающего страстного желания закрыть глаза и раствориться в блаженной тишине.
— А теперь послушай, что я тебе скажу, — вкрадчивым, но не допускающим возражений тоном говорил Джуффин. — Наверное, тебе следовало узнать все несколько раньше: тогда ты не стал бы тратить силы на всю эту суету. Вообще-то, я отлично понимаю и даже одобряю твое страстное желание во что бы то ни стало повернуть все по-своему. Я и сам такой… Просто тебе не повезло. Ты нарвался на единственного человека, с которым ничего не можешь поделать. Это не беда: скоро я уйду навсегда, и больше никто не помешает тебе пинать непокорную реальность своими сапогами. Но еще пару часов придется потерпеть… — Он внимательно вгляделся в мое лицо и укоризненно покачал головой. — Ну нельзя же так падать духом! Куда подевался старый добрый сэр Макс, любопытный, как целая дюжина горных лисят? Неужели ты действительно не хочешь спросить меня о самом главном? Вижу, что не хочешь! Тем не менее тебе придется меня выслушать. Дело в том, что ты — плод моего воображения, сэр Вершитель. Я выдумал тебя, мальчик, и должен признать: ты — лучшее из чудес, которые мне удавалось совершить. Венец моих усилий. Ты настолько хорошо получился, что и сам без тени сомнения веришь в собственное существование…
Впервые в жизни я был готов потерять сознание от обыкновенных слов. Конечно, в юности мне не раз случалось излишне бурно реагировать на человеческую речь, но со временем я худо-бедно усвоил, что слова — всего лишь звуковые волны, сотрясающие воздух в соответствии с волей обладателя пары легких, языка, нёба, альвеол и прочих полезных инструментов, необходимых для воспроизводства человеческой речи.
Но сейчас я действительно был на грани обморока. В глазах потемнело, по опустевшей голове в панике носились последние обрывки беспомощных мыслей, собственное тело казалось мне чужим и неуправляемым. Словно со стороны я наблюдал его неуклюжие движения и с холодным любопытством ожидал того момента, когда оно все-таки грохнется на землю и избавит меня от обременительной необходимости заниматься его проблемами.