Рыжий ослик, или Превращения (Норбеков, Дорофеев) - страница 30

Диван-биби, придерживая его за хвост, остерегал:

— Такое состояние надо беречь и охранять! Каждый Божий день быть на страже, прислушиваться к себе, чтобы не растерять его. Состояние прощения дороже сундука с золотом. Погляди-ка, любезный садовник, во-о-он туда, — кивнул он в сторону родника.

Прямо посреди лужайки, которую Шухлик вчера подстригал, неожиданно выросли и уже цвели пять новых деревьев — яблоня, груша и три вишни. Привыкший вроде бы к садовым причудам, ослик диву давался: откуда вдруг, да так быстро?

— Это твои собственные деревья, — улыбнулся дайди. — Первые в будущем саду! Видишь, какие чудеса творит прощение.

Шухлик не удержался и поскакал, высоко подлетая, перебирая в воздухе ногами, к своим деревьям. Хотелось понюхать их, потереться о стволы, взрыхлить землю у корней.

— Запомни крепко: всё в твоей власти! — звучал в ушах голос Дивана-биби, хотя сам он оставался на берегу пруда. — Смотри на жизнь, как художник-творец смотрит на бесформенную глину, из которой можно вылепить, что пожелаешь. Ты созидатель свой жизни, своей судьбы!

Или это сад Багишамал опять заговорил с Шухли-ком? Впрочем, какая разница, если дайди и его сад — одно целое. Как и рыжий ослик со своими первыми деревьями, выросшими в день прощения.

Шухлик всех приглашал поглядеть на свои деревья. Они так буйно цвели, невозможно глаз оторвать.

Однако к вечеру ничего не уродили — ни яолока, ни груши, ни вишенки. Оказались пустоцветами. Шухлик понимал, что это он виноват, а не деревья. На урожай попросту не хватило сил в его душе. То есть веры в свои силы.

На другое утро, едва солнце приподнялось над пустыней и заглянуло в сад, разнёсся повсюду дурной какой-то, заунывный вой, будто предупреждение о бомбёжке. Петух Хороз до того растерялся, что позабыл кукарекнуть. Вообще сад Багишамал притих и даже расцвёл позднее обычного. Все его обитатели ходили вялые, словно не выспались.

Этот долгий вой, как привязанная к Шухлику натянутая резинка, вытаскивал его в пустыню. Нехотя, с тяжёлым сердцем вышел он из сада и сразу понял, в чём дело.

Толстый, огромный, бегемотоподобный Танбал,

братец-лень, звал сразиться, помериться силами. Страшно было глядеть на него. И непонятно, с какого бока подойти. То и дело он менял обличье. Откуда-то вдруг вырастали щупальца, как у спрута. А в следующий миг Танбал расползался по песку, как чёрное ежевичное желе.

Шухлика одолевали сомнения. Ему ещё не доводилось сражаться. Он был вполне мирным, а не воинственным осликом.

— Ну что, испугался?! — оглушительно, как десяток паровозов, пыхтел Танбал. — Сдаёшься? Тогда бери меня с собой в сад! Заживём вместе!