— «…Но надеяся на милость…» — И он спешил на зов: «Но надеяся на милость…»
Анна Петровна сошла вниз тихо и медленно и незаметно прикорнула в углу, где, бывало, сиживал мистер Сун. Миссис Парриш теперь уже определенно избегала принимать участие в подобных собраниях. Мадам Климова была готова бежать вниз, но вспомнила, что она — в папильотках. Она быстро их раскручивала, подкалывая волосы перед зеркалом, но подоспела в столовую только к самому концу.
— Откуда эта ария? — спросила она, не замечая, что ее вопрос вызвал всеобщее изумление.
Надо сказать, что мадам Климова относилась к тому классу сторонников старой России, кто не часто ходит в церковь. Такие люди обычно придут в церковь после начала службы и уйдут до ее конца, успев все же перездороваться со всеми знакомыми и сообщить кой-какие новости. У нее была и общая для этой группы манера креститься, как бы не то смахивая пыль с лица и груди, не то обвеваясь веером. На колени она не опускалась никогда, от этого потом болели ноги. Однако она считала себя сугубо религиозной и вправе поучать других, объясняя значение церкви при случае. Учителя этого типа обычно не знают церковной службы, этим и объясняется ее вопрос, откуда была эта ария.
Не получив ответа, она обернулась к Лиде:
— Жаль, что ты — не моя дочь. Давно бы пела на сцене. Тут в кабаре «У Петрушки» хорошее дают жалованье. Аккомпанемент — гитара гавайская и балалайка.
Вдруг резкий повелительный звонок раздался у входной двери, еще один и опять и опять — все громче и резче.
— Боже, кто это так звонит? — воскликнула Лида.
А звонок, очевидно испортившись от грубого обращения, звонил уже не переставая, и казалось, стены дрожали от его звуков.
— Я открою, — крикнул профессор, бывший ближе всех к двери.
Озаренный светом электрической лампочки, над входом стоял необыкновенный, невиданный доселе визитер. Казалось, это был самый настоящий Дон Кихот из Ламанчи, но только женского рода. На ней была его шляпа, его плащ. Правда, у нее не было копья, но был свернутый дождевой зонтик, и в отношении его она употребляла те же приемы, какие требовались в действии копьем. Высокая, тощая, с костлявым благородным лицом, она глянула на профессора горящими и мрачными глазами. И по возрасту она, очевидно, была ровесницей Дон Кихоту.
Профессор растерялся и, вместо приветствия, он вдруг начал цитировать:
— В одной из деревень Ламанчи…
— Дорогу, — по-английски сказала пришедшая и зонтиком сдвинула профессора со своего пути.
Да, это была леди Доротея.
Те три дня, что леди Доротея властвовала в доме № Н, превратились в воспоминании его обитателей в эпическую поэму о героях. Три дня, как буря, как ураган, с ветром, громом, градом и молнией, она бушевала и носилась по дому, не считаясь ни с кем, до конца не находя нужным помнить, где ее комната и где чужие, не признавая ни права собственности, ни неприкосновенности личности, сама не боясь ничего, неуязвимая ни для намеков, ни для насмешек или прямых обвинений, ни для мольбы.