Петя сорвался с места, распахнул дверь и сказал:
— Пошла вон! — Голос, его был страшен в своем спокойствии.
Мадам Климова поняла, что дальше оставаться опасно. Она поспешила к двери, прошипев в лицо Пети «ужасное» слово, значения которого она и сама не знала:
— Шизофреник!
И дверь громко хлопнула. Один момент стояла тяжелая тишина. Вдруг, как молния разрезает тучу, раздался звонкий смех Ирины. И все они сделали то, чего именно не прощала мадам Климова, — вместо того чтобы щелкать зубами от страха, они стали смеяться. Ирина и Лида смеялись весело, громко, захлебываясь и задыхаясь, до слез. Басом засмеялся доктор, фальцетом — профессор. Закачалась в углу Анна Петровна, и ее смех звучал и обрывался, как маленький разбитый колокольчик. Мать смеялась беззвучно. Дима визжал, Петя смеялся приступами, как будто кашлял. Кан, как луна, взошел над компанией и, раздвинув рот до ушей, смеялся тонким китайским смехом. Все смеялись до изнеможения.
— Представьте, — воскликнул вдруг профессор, — почти все, что она нам сказала о нас самих, — правда.
— Что? — изумились все.
— Все, что она о нас сказала, — правда, то есть все основано на факте, но в ее интерпретации. Станем выше личных самолюбий и великодушно отдадим должное истине. Эта дама держалась фактов. И то, из чего мы создаем картину нашей жизни, как чего-то полного благородных стремлений и незаслуженных страданий, короче, из чего мы творим нашу поэзию, из этого же материала она создала нечто морально нетерпимое.
Все замолкли и смущенно смотрели Друг на друга.
— Друзья мои! — воскликнул профессор. — Не будем бояться слов. Мы — жалкие обломки уже несуществующего общества. Пусть каждый вспомнит, что сказала о нем эта дама, и честно поищет, какая в ее словах есть доля правды.
— Что касается меня, — начал доктор, — я, конечно, и еврей и доктор. Что же касается шести паспортов, то это — неправда, у меня нет ни одного.
Но профессор перебил его:
— Нет, какая женщина! Умеет наблюдать факты, классифицировать их, имеет жар и воображение. Из нее мог бы выйти ученый.
— Знаете, — вмешалась Ирина, — я думаю, на сегодня уже достаточно Климовой. Закончим наш вечер мирно, как мы его начали.
— Аня, Аня, — вдруг в большой тревоге обратился профессор к жене. — Ты слышала, что она обо мне сказала: «Готов для помещения в дом умалишенных». Ты заметила что-нибудь? Разве я помешан? Странно, эта идея никогда не приходила мне в голову — и это плохой признак. Был же у нее какой-то повод так сказать обо мне. Какой-нибудь именно факт. Аня, скажи: я помешан? Ты замечала что-либо странное во мне?