– Так тебя берут?
– Как «берут»?
– Ну принимают?
– Я еще не просился. – Он снова улыбнулся. Благостно так, но не противно, не деланно, не сладко.
– Ну а если тебя возьмут, как же твои? Ты их согласен бросить на произвол?
– Что ты говоришь, на какой произвол? Все под Богом ходим.
– Это так, конечно… – Люда поморщилась: начинается…
– Да нет, Людочка, ты меня неправильно поняла.
– Почему неправильно? – Люда решила говорить с ним жестко: пусть не представляет перед ней блаженного.
– Люда, каждый монашествующий может отмолить всех своих родных на три поколения назад и на три поколения вперед.
– Я такого не слышала…
– Так вот, это я тебе говорю! Теперь будешь знать! – сказал он наставительно. И потом продолжал уже смиренным голосом: – Я ни для Галины, ни для Глаши, ни для матери моей в жизни ничего хорошего не сделал, да и смогу ли… Вот я и решил им послужить. А если меня не будет рядом, так Галине только легче будет: лишний рот уйдет, а уж остальных-то прокормить она прокормит.
Тут в комнату вошла Галя. На пальцы одной руки за ручки были нанизаны чашки, и еще она умудрялась держать джезву, в другой между пальцев была зажата дымящаяся сигарета, а в ладони она держала сахарницу.
– Давайте, ребята! – скомандовала она.
– Галина! Я же просил… мы же договаривались… – стараясь сдержать неудовольствие, заметил Сидоров.
– Ой, Сидоров, милый, прости! – Она попыталась погасить сигарету, но руки все-таки были заняты.
Сидоров вскочил ей на помощь.
– Слушай! Пойдем-ка лучше на кухню, – миролюбиво предложил он. – Там и я с вами покурю вдруг.
– Ты что, бросил? – изумилась Люда, наблюдая за этой сценой. Ведь она прекрасно знала, что он выкуривал по две пачки за день.
– Ну не то чтобы совсем… но стараемся.
– Молодец! И сколько ты уже… бросаешь?
– Он еще в Италии начал, – скромно похвасталась мужем Галя.
Люда сняла с Галиных пальцев чашки, и все гуськом направились в коридор. Когда они вошли на кухню, Люду поразил идеальный порядок.
– Кто это у вас развлекается?
– Да вот решили, что нет неважных вещей. И теперь по очереди моем посуду: я и Сидоров, Аглая еще мала, а мама, ты знаешь, не любительница кухни.
Все закурили.
– Ты знаешь, Сидоров, что я решила? – вдруг объявила Галя.
– Что, моя радость?
– Я закончу балет.
– Галчоночек, я так рад за тебя! Может, тебе рояль выдвинуть?
– Может, и выдвинуть…
– Я сейчас! – И Сидоров удалился.
Да, в этой семье происходили какие-то чудеса. Обычно постоянно пререкающиеся, постоянно соревнующиеся и соперничающие во всем, сегодня эти двое ворковали как голубки. И не поймешь, что это: поза или любовь и согласие, бьющие через край?