Тогда я сказала себе: «Надо умереть». Живая, я не в силах была бы вам признаться в таком преступлении. Мертвая, я осмеливаюсь на все. Мне оставалось только умереть: ничто не смыло бы моего позора, я была слишком запятнана. Я не могла больше ни любить, ни быть любимой; мне казалось, что я оскверняю всех уже тем, что подаю им руку.
Сейчас я иду купаться и больше не вернусь.
Это письмо, обращенное к вам, отправлено моему любовнику. Он получит его после моей смерти и, не распечатав, доставит его вам, выполняя мою последнюю волю. А вы — вы прочтете его, возвратившись с кладбища.
Прощайте, отец, мне больше нечего вам сказать. Поступайте, как сочтете нужным, и простите меня».
Полковник вытер вспотевший лоб. К нему вернулось вдруг все его хладнокровие, никогда не изменявшее ему в дни сражений.
Он позвонил.
Вошел слуга.
— Пошлите ко мне Филиппа, — сказал он и выдвинул наполовину ящик письменного стола.
Вошел высокий угрюмый солдат с рыжими усами и тяжелым взглядом.
Полковник посмотрел на него в упор.
— Назови мне имя любовника моей жены.
— Но, господин полковник...
Старик вынул из приоткрытого ящика револьвер.
— Говори, живо, ты знаешь, что я не шучу.
— Слушаюсь, господин полковник... Это капитан Сент-Альбер.
Едва он произнес это имя, как пламя опалило ему глаза, и он упал навзничь с пулей во лбу.