Забрав Сосновского из тюрьмы, Коваль повез его в Березовое, чтобы воспроизвести на месте обстановку преступления.
В Березовом подполковник убедился, что показания Сосновского во многом подтверждаются. Но в то же время некоторые детали оказались неточными или необъяснимыми. Еще раз измерив расстояние от места убийства до дачи художника, Коваль удостоверился, что быстрым шагом действительно можно было его преодолеть и за десять минут. И в два часа пятнадцать минут, когда к даче подошла девушка-почтальон, Сосновский уже мог отмывать руки от крови. Можно было допустить и то, что, разъяренный отказом Нины Андреевны, художник несколько раз ударил ее молотком, не считая, конечно, ударов. Точно также не исключено, что в волнении он не обратил внимания и на ее одежду.
Но элементарной логике противоречило заявление Сосновского о том, что, идя в лес, он взял с собою молоток. Он ведь сказал, что не собирался убивать женщину, а только хотел объясниться в любви. Зачем же в таком случае молоток? Если женщина приехала в Березовое на тайное свидание с ним, он мог надеяться на успех и конечно же не стал бы брать с собой орудие убийства. Однако на этот вопрос Коваля художник ничего толком не ответил.
Проведя эксперимент в Березовом и все еще продолжая сомневаться в правдивости заявления Сосновского, Коваль отвез художника обратно в тюрьму, а сам поехал в областную прокуратуру.
Тищенко встретил его вопросом:
— Ну, что Сосновский?
Коваль молча положил на стол следователя заявление художника.
— Ну и слава богу, — обрадовался Тищенко, мельком прочитав его. — А то мне уже звонят. — И следователь указал пальцем на потолок. — Спрашивают, чем вы там занимаетесь? — Он облегченно вздохнул и с выражением удовлетворения на лице откинулся на спинку кресла. — Теперь оформим обвинительное заключение — и в суд. А то мы уж и так затянули это дело, все сроки прошли.
— Но мне сейчас кое-что стало неясно, Степан Андреевич.
— Что же вам неясно, Дмитрий Иванович? — удивился следователь.
— Некоторые детали обретают неожиданное освещение. Мне это заявление Сосновского кажется самооговором.
— Ну, знаете, Дмитрий Иванович! Как-то странно слышать из ваших уст «кажется», «неожиданное освещение». Право же, все ясно как божий день!
— Степан Андреевич, помните, как умолял вас Сосновский дать ему возможность присутствовать на похоронах Петровой? Он ведь просто-напросто в ногах валялся. Трудно представить себе, чтобы так вел себя убийца.
— Истеричный интеллигентик! Мы, к сожалению, не поинтересовались — он, поди, еще и в бога верует, и у своей жертвы хотел прощение вымолить. А то еще, чего доброго, сбежать надеялся.