— Я хотел бы, чтобы вы опознали одну безделушку. Она вам должна быть знакома…
Мгновение спустя на ладони Дмитрия Ивановича лежал перстень, найденный в доме Каталин Иллеш после убийства.
Бывший монах долго смотрел на ладонь подполковника, на перстень, — по выражению его лица нельзя было понять, что творится в его душе.
— Можете не торопиться, подумайте, — сказал Коваль.
Наступила напряженная тишина.
«Можете не торопиться! — когда, наоборот, нужно не давать опомниться, чтобы не успел чертов чернец что-нибудь придумать!» — Бублейников рьяно протыкал бумагу, и только шумные «тычки» нарушали тишину.
— Так чей это перстень?
— Я боюсь ошибиться, — наконец выдохнул Гострюк, и его бесцветные глаза как-то странно блеснули.
— Вспомнили? — от Коваля не скрылся этот блеск.
— Мне приходилось видеть за свою жизнь много перстней и колец, — «брат Симеон» все еще не мог понять, откуда ветер дует и как себя вести.
— С сапфиром?
— С разными камнями.
— Вы себе можете повредить, гражданин Гострюк. Мы-то ведь знаем, чей это перстень. Секретов вы нам не раскроете. Сейчас важна ваша искренность.
— Я боюсь ошибиться, — повторил Гострюк. — Кажется, видел сей перстень в доме у Локкеров. Карл Локкер носил его. Когда был жив.
— Ну вот, — подытожил Коваль, — значит, вспомнили и Карла Локкера, и, очевидно, его жену. Хорошо ее знали?
— Катарин? Теперь вспомнил. Верующая была. Богобоязненная, смиренная, ближних любила, как самое себя, заповедей не нарушала.
Коваля словно что-то толкнуло, когда услышал он ответ бывшего монаха: Гострюк назвал убитую «Катарин», так, как, по свидетельству прохожего, кто-то звал ее, стоя у калитки в ту роковую ночь.
— Так зачем вы приезжали двадцать шестого июня? Ведь с самой войны вас здесь не видели. Неужели ностальгия только теперь разыгралась?
— Раньше не мог. Не имел права. Не заслужил. Душа не пускала.
— Ну, допустим. Но вот в этот приезд, двадцать шестого, виделись с Каталин, или, как вы ее называете, Катарин Иллеш?
— Иллеш? — переспросил монах. — Какая Иллеш?
— Не знаете, что Катарин Локкер после смерти своего Карла вторично вышла замуж и сменила фамилию на Иллеш?
Глаза Гострюка погасли и снова уставились в одну точку, на этот раз на стене.
— Катарин — правильно, немка была, — проворчал он, чтобы хоть что-нибудь ответить на вопрос.
— Но ведь с этой семьей у вас были старые связи. Неужели, находясь в этих краях, не зашли проведать?
— Не понимаю, о чем вы говорите?
— Потом поймете… Ну, а еще раз не приезжали сюда, Латорицей полюбоваться?
— Когда же еще? Приехал разок, побродил по родимым местам, земле поклонился и в Киев вернулся, на работу.