— А какое это имеет значение? — спросил он наконец.
— Очень большое. Если перстень найден в доме Катарин и если это действительно перстень Карла, значит, и Карл был там.
«Наваждение какое-то! — удивленно подумал Коваль. — Как же догадался, где найден перстень?»
— Из чего вы сделали такой вывод?
— Об этом потом, — ответил Гострюк.
«Хочет меня сбить с толку! — подумал подполковник. — Ишь, стреляный воробей! Но какой хитрый ход, какая игра! Неужели он надеется, что я поверю, будто бы вдову убил покойник? Сейчас заговорит еще о духе Карла, который воротился с того света, чтобы расправиться с неверной женой. Новоявленный Командор, карающий свою жену. Ну, погоди, святоша, сейчас я тебе покажу!»
Коваль согласился.
— Хорошо. У вас, гражданин Гострюк, есть алиби? Имею в виду дату преступления. Давайте, в таком случае, с этого и начнем.
— Не только на пятнадцатое, но и на шестнадцатое есть. Пятнадцатого я чинил инвентарь во дворе.
— До которого часа?
— Вышел из Лавры, помню, в восемь вечера. Били часы. А во дворе меня видело много людей. И гости, и сотрудники.
— Вы так четко помните все, что происходит каждый день? Или только то, что пятнадцатого?
— Большей частью помню. А пятнадцатого обратил внимание на бой часов. Сам не знаю почему. Озарение господне.
— Что вы делали дальше? Куда направились, когда вышли из ворот Лавры?
— Спустился пешком по улице Кирова до гастронома, который на углу. Меня там знают — я там постоянный покупатель. Потом был дома. Спать лег поздно.
— Угу, — вздохнул Коваль. — Значит, алиби.
Бывший монах энергично кивнул.
— А каким образом отпечатки ваших пальцев появились в доме Каталин? В этой самой гостиной?!
Длинный нос «брата Симеона» пожелтел.
— Я скажу, — выдавил он из себя. — Именно это я и собирался сегодня рассказать. Вы этого не знаете. Я сниму с себя подозрение. У меня есть что сказать, я знаю много важного.
— Знаете, кто убил вдову и ее дочерей?
— Догадываюсь. Я знаю, кто мог у нее быть. Я не сказал бы вам этого, если бы не случилась такая беда. Катарин, очевидно, посетил ее первый муж. Карл Локкер.
— Карла Локкера повесили в конце войны. И похоронен он здесь.
— Карл Локкер — жив.
Коваль уставился на бывшего монаха. Не сошел ли старик с ума в камере предварительного заключения?
— Есть могила, есть люди, которые хоронили.
— Это не его могила. Карл сбежал. Он сам «повесил» себя. То есть не себя, а труп другого человека, видимо замученного в жандармерии. Лицо было изуродовано до неузнаваемости. В мундире Карла, с его документами этот несчастный человек и сошел за тержерместера. Тогда было не до расследований — время суетное, да и смерть такая для жандарма казалась вполне естественной в глазах людей. Так сказать, ожидаемой и логичной.