Павел не уловил, кто именно, но видел, как мимолетная улыбка заиграла на всех лицах.
— Антиматерия находится по ту сторону земного шара, — строго ответил на реплику Конкин. — И если он из потусторонних…
Ефрейтор заметил, как поморщился замполит Арутюнов, и сразу оговорился:
— Никто не сомневается, что комсомолец Онищенко — наш человек, советский воин и что со временем вырастет из него настоящий пограничник, но пока… Для того мы и собрались, чтобы ему помочь. Так вот, мало того, что пропустил нарушителя, он еще и оскорбил своего начальника, сержанта, старшего наряда.
«Но этот сержант совершил по отношению к рядовому Онищенко подлость! — мысленно оправдывался Павел. — Донес начальству. «Боевая дружба»! «Сам погибай, а товарища выручай»! Вот тебе и выручка! Как же теперь с ним в наряд ходить?»
— Сержант Пименов доложил о нерадивости рядового Онищенко, — продолжал Конкин, словно читая мысли Павла. — Он поступил правильно, честно.
Павел вздохнул и переступил с ноги на ногу. Чувствовал, что барьер непонимания, возникший между ним и товарищами, не разрушается, а крепнет. Они все воспринимают иначе, чем он. Зачем раздувать из мухи слона? В конце-то концов, след был учебный. И даже если бы прошел настоящий нарушитель границы, никакой трагедии не было бы. Его все равно взяли бы, ну, если не рядом с «каэспэ», то в какой-нибудь ближайшей деревне.
Онищенко рассердился, и ему снова удалось поймать радиолокатором своей памяти первый вечер с Таней. Не сделал ли ему Пименов такую же подлость, как он сам когда-то — своей Светлане?
…Потом они пошли в Таней танцевать. Пленка в кассете магнитофона все время рвалась. Вадик склеивал и чертыхался. Таня смеялась или таинственно молчала. Все, что она делала, было прекрасно, несмотря на то что в манерах ее чувствовалась какая-то искусственность. Это было похоже на игру. Увлекшись этой игрой, Павел не замечал, как сердито перешептываются в коридоре девчата, как Светлана то входит в гостиную, то безо всякой надобности бросается в пустую комнату матери.
Потом Вадик побежал в магазин сдавать пустые бутылки и принес еще одну с вином. Сняв пальто, он вызвал Павла в коридор «на несколько слов» и, растирая окоченевшие на морозе руки, сказал:
— Знаешь, старик, я на твоем месте завязал бы, пока не поздно. Так поступать со Светланой, да еще в ее доме, прости, не очень этично. Это — мягко говоря. Я жалею, что привел сюда Таню. Часть вины, пойми меня правильно, ложится и на меня. Ты того… подошел бы сейчас к Светлане и потанцевал бы с ней, объяснил бы ей как-нибудь все это. Ну, мол, пошутил или что-нибудь в этом роде, разыграл, например.