Кленк раскатисто хохотал над подвигом своего парнишки, фрукта этакого! Вот это мальчишка, им можно было гордиться! Он пригласил его к себе в дом. И Симон сидел среди роскошной парадной мебели, под оленьими рогами. Он был полон свежести, живости и непосредственности, очень походил на отца. Жена Кленка не хотела выйти. Но не тут-то было! Господин министр не стал стесняться. С гордостью представил он ей своего подающего надежды отпрыска. Робкая и запуганная, сидела жалкая женщина между обоими огромными мужчинами.
Где бы Кленк ни бывал, везде и всегда излучал он доброжелательство и приветливую веселость. Эрих Борнгаак своим подавленным видом внушал ему искреннюю жалость. Кутцнеровские речи о деле Дельмайера были великолепны, но потрясли лишь воздух, а не упрямого Мессершмидта. Тот стоял на своем. Делегацию, направленную к нему "патриотами" по поводу дела Дельмайера, он даже не принял. И все же Эрих знал, что Кутцнер - единственный человек, способный добиться освобождения его друга. Но как заставить вождя действовать в этом деле и дальше? При первом наступлении этот тщеславный человек обнаруживал неимоверную энергию, но, раз промахнувшись, редко принимался вторично за, то же дело. Если Эриху не удастся выставить настоящее тяжелое орудие, вождь, несмотря на все свои громкие слова, поостережется связываться с таким неприятным противником, как Мессершмидт. Что бы ему предпринять, - спросил однажды Эрих Кленка, - что могло бы заставить вождя исполнить его желание?
Кленк немного подумал.
- Впечатление на вождя, - сказал он наконец, - производят не заслуги, а слава. Эрих должен завоевать себе славу среди "патриотов".
- Как же завоевать среди них славу? - спросил Эрих.
- Совершив блестящий подвиг, - ответил Кленк. И, убедившись, что Эрих, по-видимому, не совсем понимает его, он пояснил свою мысль. Дело вовсе не в полезности или разумности подвига. Нужен известный блеск. Пусть это будет нечто совсем глупое, но оно должно излучать блеск. Лучше всего мрачный блеск. Элемент риска должен быть в таком подвиге, элемент опасности, "северного духа", героизма, ну, словом, мрачного блеска.
Эрих Борнгаак поблагодарил. Погрузился в размышления о подвиге, излучающем мрачный блеск.
23. КАЛИБАН
Служанка Амалия Зандгубер родилась в деревне недалеко от Мюнхена. Была дочерью безземельного крестьянина. Подростком бежала она из печального дома в город, поступила там в услужение. Рано начала водиться с мужчинами. Была девушка любопытная, добродушная, легковерная и сентиментальная. Однажды она разрешилась мертворожденным младенцем. Второй ребенок умер вскоре после рождения. Наученная опытом, она стала вести записи с точными датами своих встреч с мужчинами. Записывала, например: "Альфонс Гштеттнер, Буттермельхерштрассе, 141; встретилась во 2-е воскресенье июля в Английском саду за Молочным домиком". Она очень гордилась таким хитроумным приемом. Находясь на службе у четы артистов, она вместе с ними уехала в Северную Германию. Переменив там несколько раз место, наконец попала в семью Клекнер. Хозяин дома, когда Амалия поступила к ним, был полковником. Вскоре он получил повышение. Служба у такого шикарного офицера льстила самолюбию Амалии, его повелительный, резкий голос доставлял ей какое-то особое удовольствие. Она была беспредельно преданна своему хозяину и в его присутствии вела себя как в церкви.