С тех пор как родился Тим, они встречались всего несколько раз, и то очень ненадолго, но с каждым разом она становилась все красивее. В это лето она проводила Тима на самолет, как любая другая волевая, независимая женщина, решившая жить без мужчины. Если не считать немногословных телефонных разговоров о Кемосабе ранней весной, он говорил с ней по телефону только несколько раз до и только во время визита Тима – короткие телефонные разговоры, полные организационных проблем и ничего больше, если не считать нежного звука голоса Эрин.
К счастью, Эрин не знает о том, что он возит с собой ее фотографию, моментальный снимок в дешевой металлической рамке, сделанный в тот период, который он называл их медовым месяцем – три дня в придорожном мотеле во время его первого финала Национального родео в Лас-Вегасе, три дня, когда он не выступал с быками, три дня взаперти, когда они растворялись друг в друге, три дня в постели, пока не прервалось дыхание от избытка любви.
Тогда Эрин была совсем молоденькой девушкой, теперь стала зрелой женщиной, стройной и гибкой как тростинка; ее маленькая грудь округлилась и по форме как раз подходила мужской руке, бедра, когда-то узкие, как у мальчика-подростка, слегка раздались и теперь великолепно качали бы мужское тело, голодное мужское тело.
Он подавил невольное возбуждение. Нет, есть вещи, которые никогда не изменятся. Например, ее волосы, которые все еще сохраняли свой оттенок. Их нельзя было назвать по-настоящему рыжими, но он не знал, каким словом можно определить эту легкую рыжину, покрытую золотом, и тот свет, который они излучали, даже собранные в свободный пучок.
Сейчас в кухне он проиграл, она перехитрила его, пусть так, но в тот момент, когда он увидел ее у раковины, ничто на свете больше не имело значения. Он почти пересек комнату, и она чуть не оказалась в его объятиях, еще немного, и он поцеловал бы ее, но холодный взгляд зеленых глаз напомнил ему о пропасти между ними, и вместо этого он прижался к двери. Никогда раньше она так не смотрела на него, никогда до этого момента. И он решил, что она тоже изменилась. С трудом сдерживаясь, чтобы не подойти к ней, он нагрубил и заметил, как ее красивые губы сжались в прямую линию.
Он ей не нужен. Ну что ж, это неудивительно.
Денни с болью преодолел подъем по лестнице и остановился на пороге своей бывшей комнаты, рассматривая открывшуюся перед ним картину. Он помнил многое из того, что происходило в этой комнате, а теперь здесь лежал Тим; его темные волосы были растрепаны, на бледной коже резко выделялись веснушки, а этот нежный детский рот… и этот драндулет из гипса на его тоненькой левой ручонке… ярко-зеленый гипс, весь разрисованный картинками.