– Так то концептуалист был.
– Сам ничего не понимаю, – продолжал свой рассказ Кузниц, – самому все это теперь кажется по меньшей мере странным. Может быть, и правда отравился грибами – вырвало меня два раза и голова болела, да и сейчас болит. Но чтобы галлюцинации были такими отчетливыми… и цвет, и запах – бензином там сильно пахло от машин, и трогал я леопардов этих, кукол этих: и Гонту, и того, что на самом краю лежал – холодные они, мокрые. Нет, слишком все это было реально. – И вдруг он вспомнил и стал рыться в карманах куртки. – Жетон я нашел там, жетон. – Но жетона в карманах не было.
– Какой жетон? – спросил Шварц.
– Да нашего отряда жетон, серебряный, на нем еще фамилия Гонты была выцарапана, – но жетон не находился и Кузниц растерянно взглянул на Константинова, а Шварц ехидно заметил:
– Потерял, наверное.
Кузниц насупился и замолчал. Некоторое время все сидели молча, потом Константинов сказал:
– Пошли покурим.
Когда они с Кузницем вышли в тамбур и закурили, Кузниц спросил:
– Ты тоже мне не веришь? Зачем мне врать, сам посуди?
– Да нет, – ответил Константинов, – твоему рассказу я верю. Верю, что ты действительно все это видел, о чем рассказываешь, но ведь ты мог находиться под действием какого-нибудь вещества – в грибах, знаешь, какие сильные галлюциногены могут быть.
Кузниц помолчал, потом вдруг понюхал рукав своей куртки.
– Вот понюхай, – он сунул рукав под нос Константинову, – понюхай, как пахнет дымом и бензином. Говорю тебе, я чуть не сгорел там, когда бензобаки стали рваться.
– Дымом пахнет, – согласился Константинов, – но мы ведь костер разжигали, а бензина не чувствую, извини.
– Ладно, – махнул рукой Кузниц, – не верите, и не надо. А Эджби написать об этом, как ты думаешь?
– Напиши, – сказал Константинов, – написать не помешает. – И поинтересовался: – А грибы, которые мы собрали, ты есть будешь, когда замаринуем?
Кузниц почувствовал, как при упоминании о грибах опять подступает тошнота, и ответил:
– Замаринуй, а там посмотрим. Но ты их повари как следует сначала, а то и у вас глюки начнутся.
Инге про свои приключения Кузниц ничего не рассказал – хватало ему реакции Шварца с Константиновым. Тем более что Инга и не вняла бы как следует его рассказу – в тот вечер, когда он вернулся домой, она, как и все горожане, не отрывалась от телевизора. Выборы закончились, так сказать, вничью, поэтому «оранжевые» обвиняли во всех грехах «синих», а «синие» – «оранжевых»; и те, и другие грозились гражданской войной. Город разделился на два лагеря, и только карасе соблюдал, как выразился Константинов, «вооруженный нейтралитет».