— Благороднейшему и грязнейшему, — сказал Сириус. — Чистит он...
— Господин горазд пошутить, — проговорил Кикимер с новым поклоном. Потом опять принялся бубнить: — Господин — мерзкая неблагодарная свинья, он разбил материнское сердце...
— Да не было у моей матери никакого сердца! — вскинулся Сириус. — Старуха только злобой и была жива.
Кикимер еще раз поклонился.
— Как будет угодно господину, — пробормотал он яростно. — Господин недостоин стереть грязь с обуви своей матери, ох, бедная моя госпожа, как бы она плакала, если бы увидела, что Кикимер ему служит, ох как она его ненавидела, как он ее разочаровал...
— Я спросил тебя, что ты задумал, — холодным тоном напомнил ему Сириус. — Всякий раз, как ты приходишь и прикидываешься, будто чистишь, ты утаскиваешь что-то к себе в комнату, чтобы мы не могли это выкинуть.
— Кикимер никогда ничего не уносит с надлежащего места в доме господина, — возразил эльф, а потом забормотал скороговоркой: — Госпожа не простила бы Кикимеру, если бы выкинули гобелен, семь веков он был в семье, Кикимер должен его спасти, Кикимер не позволит господину, осквернителям рода и их пащенкам уничтожить семейное достояние...
— Так я и думал, — сказал Сириус, бросая презрительный взгляд на стену. — Не сомневаюсь, что она обработала гобелен с изнанки Заклятием вечного приклеивания, но, если смогу, я непременно от него избавлюсь. А теперь, Кикимер, вали отсюда.
Ослушаться прямого приказа Кикимер не посмел, но, шаркая мимо Сириуса к выходу, он взглянул на него с глубочайшим отвращением и ни на миг не переставал бубнить:
— Как из Азкабана вернулся, так стал гонять Кикимера туда-сюда, ох, бедная моя госпожа, что бы она сказала, если бы увидела, во что превратился дом, всякое отребье живет, сокровища выбрасывают, она объявила, что он ей больше не сын, а он здесь, и говорят, ко всему еще и убийца...
— Побормочи у меня еще — и стану убийцей! — желчно сказал Сириус и захлопнул за эльфом дверь.
— Сириус, у него с головой не в порядке, — вступилась за Кикимера Гермиона. - Я думаю, он не понимает, что мы его слышим.
— Слишком долго был один, — объяснил Сириус, — исполнял безумные приказы, которые отдавал ему мамашин портрет, и разговаривал сам с собой. Но, кроме того, он всегда был зловредным маленьким...
— Если бы можно было дать ему свободу, — мечтательно сказала Гермиона, — тогда, кто знает...
— Ему нельзя дать свободу, ему слишком многое известно об Ордене, — сухо возразил ей Сириус. — К тому же потрясение его убьет. Попробуй предложить ему покинуть дом — посмотришь, как он это воспримет.