Чем ближе подходила колонна машин второго эшелона к линии фронта, тем чаще останавливалась. Противник цеплялся за каждую складку местности, и передовым частям приходилось тратить немало времени, чтобы с ходу выбивать его из этих наспех созданных опорных пунктов. Двигались вперед рывками. То и дело до машин второго эшелона доносилась орудийная пальба, иногда порывы ветра приносили звуки автоматной стрельбы.
После одной из остановок, когда колонна наконец двинулась вперед и можно было развить нормальную скорость, мотор грузовика, в котором находился Барбу Василе, неожиданно заглох.
Шофёр Пантелеймон вышел из кабины, поднял капот и начал возиться с мотором
— Что случилось, Пантелеймон? — окликнул его на ходу шофёр задней машины, объезжая грузовик шифровального отдела.
— Я думаю, что эту штуку сыграли со мной свечи, я же говорил господину лейтенанту Попазу: если он не даст новых свечей, через несколько дней станут все машины.
Барбу Василе тоже выбрался из кабины и начал прохаживаться, чтобы размять онемевшие ноги. Тем временем шофёр, отчаянно ругаясь, пытался завести мотор.
— Ну, что с ним такое, браток? — спросил Барбу нетерпеливо.
Этот вопрос окончательно вывел из себя Пантелеймона Хынку, и он сердито пробурчал:
— Сам можешь посмотреть, что с ним. — И, сплюнув сквозь зубы, полез под машину.
Колонна давно ушла вперед. Теперь по шоссе с грохотом двигались повозки растянувшегося на несколько километров обоза.
Отдаленный гул орудий слабел с каждой минутой. Очевидно, фронт неудержимо катился вперед.
Целый час провозился Пантелеймон Хынку с мотором, но так и не мог ничего поделать. С тех пор как он получил права шофёра, такого с ним не случалось.
Грязный, злой, непрерывно ругаясь, он упрямо копался в моторе, пытаясь доискаться до причины его порчи. Прошел еще один час, но дело не двинулось с места. Тем временем нескончаемый поток обозных повозок иссяк, и шоссе опустело.
Стало совсем тихо. Солнце быстро опускалось, и первые вечерние тени причудливыми змеями поползли по земле.
Барбу Василе, который стоял возле кабины, куря папиросу за папиросой, подошел к Пантелеймону Хынку. Шофёр только что выбрался из-под машины и теперь, грязный, потный, опершись на крыло, тоже закуривал.
— Так что же мы будем делать, брат Пантелеймон? — мягко спросил Барбу. — Ничего не выходит?
— Будь я проклят, господин курсант, коли со мной случалась когда-нибудь такая оказия!.. А ведь я уже не новичок в этом деле. Что за чертовщина, никак не пойму. Свечи хорошие, искра есть, словом, всё как будто в порядке… Прямо лопнуть можно с досады!