– Тогда... Выдайте мне бумагу, подтверждающую, что я отсутствую на службе по приказу начальства, и сие отсутствие не скажется пагубно на размере моего жалованья.
Взгляд Салима, снова обратившийся на меня, ехидно сверкнул:
– Это не моя забота.
– А чья?
– Ллавана.
– Где же он?
– У него слишком много дел, чтобы сидеть в кабинете... Идите домой, heve Тэйлен! Впрочем, перед тем, как уйдёте, я хотел бы просить Вас изложить в письменном виде суть вашей работы.
– Суть моей работы?
– Ну да, опишите по порядку, что и как делаете для этих... как их... средоточений. И всем остальным велите сделать то же самое! Вы поняли?
– Да, вполне.
– Ну так идите!
Живчик небрежно шевельнул пальцами, опуская взгляд в бумаги с тем умным видом, который обычно свидетельствует о полном отсутствии понимания смысла исполняемых действий.
Что и как... А в самом деле, каким образом мы составляем эти самые средоточения? Если быть до конца честным, приходится признаться: никаким. Попросту описываем то, что уже существует. Пользуясь сведениями, переданными Городской управой. Изредка, правда, проверяем, верны оные сведения или нет, но нас мало волнует правдивость средоточений. Мы получаем жалованье, и этой причины довольно, чтобы делать то, что делаем. Но меня уже некоторое время мучает странное чувство...
Есть нечто более глубокое, чем сиюминутная потребность в вытягивании денег из имперской казны. Нечто, обозначенное символом «средоточение». Откуда вообще взялось само это название? Почему оно звучит так странно? Не «рассредоточение», не «сосредоточение», а именно так, без указания направленности действия? Может быть, потому, что ортисы можно и рассредоточивать, и сосредоточивать? Очень похоже на правду. Но какой отсюда следует вывод? Пока всего лишь один: тот, кто придумал составление средоточений, либо вкладывал в них непостижимый непосвящённому смысл, либо совершенно случайно всколыхнул ряску на поверхности бездонной трясины. Я чувствую эту глубину. Не могу описать свои ощущения словами, даже нарочно представить не могу, но всякий раз приближаясь, содрогаюсь. Здесь что-то есть. Что-то очень важное. И Салим, по всей видимости, тоже знает о существовании тайны, но, как и я, не предполагает, в чём именно она состоит, потому и взялся за нас. Хочется ли мне найти разгадку? Пожалуй, да. Хочется ли мне делить её с живчиком? Пожалуй, нет. Если у вас есть определённый ответ на важный вопрос, вам повезло: вы всегда придумаете способ придерживаться принятой линии поведения. Мне – повезло.
И когда Салим заглянул ко мне в кабинет, ослепляя очередной масляной улыбочкой, на вопрос: «Вы закончили?», я ответил: