– Но я не вижу своей тропы, святой отец! – воскликнула она. – Слезы застилают мне глаза.
– Тогда прими его руку. Доверься ему, и он поведет тебя, дитя.
Он отступил назад, и его место занял Кэмюс. Взяв руку Леоноры, молодой воин поднес ее к губам и пробормотал:
– Вы были почетнейшей гостьей в Кинлох-хаусе, миледи. Я желаю вам благополучного возвращения домой.
– Спасибо тебе, Кэмюс. – Леонора бросила взгляд на Диллона, который стоически ждал разлуки. – Ему понадобится друг, Кэмюс.
– Да, миледи. Больше, чем когда-либо, Диллон найдет во мне преданного друга.
Диллон молча подвел Леонору к ожидающей ее лошадке. Боль и неимоверная усталость проступили во взоре Диллона. Старый Стэнтон стоял, держа поводья. Старик слегка поклонился и прошептал:
– Такая славная малышка, для благородной-то англичанки. А уж красавица, какую поискать!
Более старик не смел ничего сказать в ее присутствии. И все же его бесхитростные речи так тронули Леонору, что ей пришлось проглотить комок в горле.
Диллон легко поднял ее и усадил в седло. Отступив на шаг назад, он взглянул на нее и произнес:
– Желаю вам благополучного путешествия, миледи.
Она уставилась на его плечо, чтобы только не видеть невыносимой муки в его глазах.
– Благодарю вас, милорд.
Герцог Эссекский подал громкий сигнал, и лошади быстро двинулись вперед. Красавец Элджер Блэйкли поймал поводья лошади, на которой сидела Леонора, и тронулся следом за процессией.
– Ах, миледи! – раздался вдруг звонкий крик из толпы слуг.
Леонора оглянулась и увидела, что вперед вышла оробевшая Гвиннит. Подняв голову, служанка произнесла дрожащим голосом:
– Не забывайте нас, миледи.
Леонора подняла руку и тут же отвернулась, так как слезы уже появились у нее на глазах. Глядя в сторону, она быстро заморгала. Найдя в себе силы обернуться, сквозь пелену слез она смутно различала множество знакомых лиц. Мистрис Маккэллум. Отец Ансельм. Кэмюс Фергюсон.
Однако смотрела она лишь на одного человека. Он стоял среди них, на голову возвышаясь над своими друзьями и подданными, ничем не выдавая терзавших его чувств. Высокий и могучий, как великан, несгибаемый, как величественные дубы, что простирали свои ветви среди любимых им лесов Нагорья, он все смотрел и смотрел на нее.
Леонора почувствовала, что вот-вот потеряет самообладание. У нее не было больше сил сдерживать слезы. Так стремительный напор реки прорывает плотину – обжигающие слезы заструились по ее щекам, глаза ее словно горели огнем, в горле пересохло, а сердце, кажется, разбилось на миллион острых осколков.
Облака затянули ночное небо. Диллон вышагивал по заросшим дорожкам сада, в котором отцветали розы. Собаки неустанно следовали за ним по пятам. Все в Кинлох-хаусе давно уже удалились на покой, а Диллон все никак не мог найти себе места. Мысль о том, что ему придется одному возвращаться в свои комнаты, казалась невыносимой. И вот он ходил и ходил, и думы его были чернее грозовых облаков, собиравшихся в небе.