– Интересно взглянуть на эту часовню. – Она бросила косой взгляд на Диллона, понимая, что он внимательно слушает ее. – И, конечно, хотелось бы помолиться там, святой отец.
Диллон нетерпеливо засопел. Эта женщина воистину хитроумный противник. Плутовка бросает ему настоящий вызов. Как только он выпустил ее из заточения, она сразу почувствовала себя вправе требовать большей свободы. Она знает, как трудно отказать в столь благочестивой просьбе, и пользуется этим.
Отец Ансельм широко улыбнулся, и морщинки лучиками пробежали по его лицу.
– Надеюсь увидеть тебя на утренней мессе, дочь моя. Может, и Диллон не откажется прийти с тобой?
Диллон нахмурился еще сильнее.
– Брат Диллона, Шо, ревностно посещал все церковные службы, – добавил священник, – он давно уже дал обеты нищеты и целомудрия.
Священник понял, что ему удалось заинтересовать англичанку.
– Но почему? – спросила она.
– Чтобы подготовиться к служению Господу. Он намерен посвятить свою жизнь благочестивым размышлениям и молитвам.
Леонора бросила осторожный взгляд на Диллона и увидела, что на лице его отразилась не только гордость, но и мучительная боль. Одного упоминания о младшем брате оказалось достаточно, чтобы новая волна горя захлестнула его душу. Впервые за долгое время девушка поняла, что Диллон способен страдать не менее глубоко и мучительно, чем ее отец. Неужели дикари так же оплакивают свои потери, как и благородные люди?
Словно прочитав ее мысли, отец Ансельм тихо проговорил:
– Не только для Диллона и Флэйм, но и для всех нас будет огромной потерей, если Саттон и Шо никогда не вернутся к нам.
– Мой отец – человек чести, – с вызовом откликнулась она. – Они вернутся. Вернутся целыми и невредимыми.
– Остается уповать только на Господа, чтобы это оказалось так, – тихо произнес Диллон. Он с такой яростью оторвал от каравая краюху, что Леонора почувствовала беспокойство. Мурашки пробежали по ее спине.
Девушка наблюдала, как он принялся механически жевать, явно не ощущая вкуса. Хотя от работы у нее разыгрался аппетит, она тоже едва притронулась к безвкусной еде, что стояла перед ней, с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков и отодвинула тарелку подальше.
– Вы снова ничего не едите, – заметил Диллон.
– Я не голодна.
Он заговорил совсем тихо, чтобы его не услышали другие:
– Вы и так уже похудели. Извольте есть, иначе ваш отец обвинит меня в том, что я морил голодом его любимое дитя.
– Я не дитя. – Леонора почувствовала, как в душе ее закипает гнев. Непостижимым образом этот человек умеет превратить каждое слово, каждую фразу в команду, отданную свысока. Неужели он делает это намеренно, чтобы заставить ее вступить в схватку? Если так, его можно поздравить. – И я не допущу, чтобы мне приказывали питаться подобной гадостью.