Гражданка Зоя Ламур открыла собрание небольшой речью.
Она напомнила о рабстве, в котором пребывает женщина с самого сотворения мира, о ее незаметной, но всегда героической роли, о ее неизменной преданности всем великим идеям. Сравнивая женщину с народом, каким он был в прежние времена, во времена королей и аристократов, называя ее «вечной страдалицей», для которой мужчина всегда хозяин, она воскликнула в лирическом порыве:
— У народа был восемьдесят девятый год, добьемся же и мы своего; угнетенные мужчины произвели свою революцию; узники разбили свои цепи, возмущенные рабы восстали! Женщины, последуем примеру наших угнетателей! Восстанем и мы! Разобьем вековые цепи брака и подчинения! Выступим на завоевание своих прав! Да будет и у нас своя революция!
Она села среди грома рукоплесканий, а негр, обезумев от восторга, стукался лбом о колени, испуская пронзительные вопли.
Гражданка Ева Шурина, русская нигилистка, встала и заговорила свирепым, пронзительным голосом:
— Я русская. Я подняла знамя восстания; вот эта самая рука поражала угнетателей моей родины; и я заявляю вам, французским женщинам, слушающим меня, что я готова под любыми небесами, в любой части света бороться против тирании мужчин, мстить за бесчеловечно угнетаемую женщину!
Раздался общий одобрительный гул; сам гражданин Сапьянс Корню встал и галантно приложился желтой бородой к этой карающей деснице.
После этого собрание приняло действительно интернациональный характер. Гражданки, делегированные иностранными державами, вставали и одна за другой заявляли о присоединении своих стран. Сначала выступила немка. Тучная, с волосами, как пакля, она бормотала заплетающимся языком:
— Я фирашаль ратость, которую испиталь стари Германь, когда узнафаль о польшой дфижении баришской шенщин. Наши грути (и она ударила по своей груди, которая дрогнула под ударом), наши грути трепеталь, наши... наши... я не карашо кафарю, но ми с фами...
Итальянка, испанка, шведка повторили то же самое на самых неожиданных жаргонах, и под конец какая-то англичанка, необыкновенно высокая, зубы которой напоминали грабли, высказалась в следующих словах:
— Я выражай участие свободни Инглэнд в манифестешен... таки... таки выразительн... дженски попюлешен Франция, для эмансипешен дженски парти... Гип! Гип! Ура!
На этот раз негр завыл от восторга и начал проявлять свое восхищение жестами столь несдержанными, закидывая ноги поверх спинки скамеек и бешено хлопая себя по ляжкам, что двум распорядителям пришлось унимать его.
Сосед Патиссо пробормотал:
— Истерички! Истерички все до единой!