Встанет и уйдет. В ночь, в дождь, в собственный недавний страх.
– Успокойся, не трону, – хмыкнул Федор и, почесав подбородок, добавил: – Боялся б русалок, к озеру б не ходил. Но блажь это. Блажь и дурость! Придумали... нарочно все придумали, а теперь сваливают...
– Что сваливают?
Дезинфекцию и лабораторию, ту самую, след которой Ольга и хотела найти. Поговорить с местными. Что ж, Федор явно местный, и разговор, кажется, идет на лад, и вообще он, если разобраться, замечательный человек. Сразу видно. У него лицо круглое, мягкое, точно ватой подбитое. Скошенный подбородок, глаза чуть навыкате, оплывший рот в окаймлении двух глубоких морщин.
Федор часто улыбается, наверное, вот как сейчас, чуть виновато, будто сделал что-то не то.
– Это старая история. Тебе неинтересно будет.
– Интересно! – мотнула головой Ольга, пытаясь стряхнуть осоловелость. – Я должна знать! Обязана!
Он хмыкнул, поднялся и вышел. Вот так. Тоже бросил. Все ее бросают, и это несправедливо. Ольга же хорошая, пусть и не такая яркая, как Юлька, не такая талантливая, не такая красивая, вообще не такая!
Она слабо всхлипнула, пытаясь вызвать жалость к себе, но почему-то, наверное, из-за того же бальзама, вместо жалости появилось разочарование. Ну что за жизнь у нее такая? Нелепая.
А с другой стороны, разве она когда-нибудь пыталась что-нибудь изменить? Нет. Боялась. Всегда боялась. Всего, а вот теперь впервые, пожалуй, за долгое время страх исчез. Совсем исчез. Наверное, опять-таки из-за бальзама.
Ольга решительно натянула штаны, подвернула слишком уж длинные штанины и, напялив рубашку, принялась возиться с пуговицами. Мелкие, те выскальзывали из неловких пальцев, норовили попасть в другую петлю, отчего полы рубашки перекручивались и сминались.
Господи, да что она расследовать собралась, если даже одеться не в состоянии?!
Но ведь она должна узнать правду! А все врут. Все вокруг только и делают, что врут друг другу, непонятно только зачем. И совсем непонятно, какое отношение к делам нынешним имеет Ольга.
– Эй, ты куда собралась? – Федор кинул на стол стопку книг, или нет, не книг – альбомов. Старых, толстых, изрядно запыленных, в которых, совершенно точно, хранились старые же, изрядно запыленные и никому не интересные фотографии. В Ольгиной квартире на антресолях тоже имеется вот такой, темно-зеленый, с облезшими уголками, заклеенными шоколадной фольгой. И буквами, которые вырезались по трафарету.
– Никуда. Или нет. Я хочу домой! Сейчас.
– Иди, – не стал спорить Федор. – Только уже почти полночь, темно и дождь. Снова заблудишься, вымокнешь, заболеешь и умрешь... или пропадешь без вести, как она.