– Ольга и Вадим выступят в мою защиту на суде, адвокат считает, что причин, по которым могут отказать в опекунстве, нет, что...
Скучно.
– ...и я твой единственный близкий родственник...
Очень скучно. Скорей бы пришла она. И тот, который Остроносые Ботинки. В прошлый раз кубики принесли и альбом, а еще оранжевые апельсины.
Апельсины – это шар. Как солнце.
Солнце скользит по белой плитке, почти как по воде, вот только отражения нет.
Жарко, жарко, жарко... пляшет пламя по стене, дышит жаром, крутит болью, кожу сушит, жжет зло. И кривятся на стене тени, огнем рожденные, желтые да рыжие, тянут руки, зовут.
– Микитка!
Звон колокольчиков, серебро сквозь пальцы сыпется, летит на укатанные до камня колеины.
– Ми-и-икитка!
Шелестит трава, катит волны зеленые, подымает ввысь, и опускаются они уже не душным запахом старого сена, но влагою ледяною, оплетают руки оковами, тянут на дно, а оттуда уже щерится зубами чудо-рыба, царь-щука.
Пасть зубастую раззявила, а оттуда:
– У-у-у-у-у...
Нет, это огонь гудит, в двери ломится, такому не помеха ни доски дубовые, ни замок хитрый. Сейчас проскользнет в щели дымными лапами, поднатужится и выломает, вынесет, сожрет да обглодает, жадный, до черноты.
Убегать надо.
Нет, нельзя, он же сам хотел, он ждал, когда случится, руки-то на себя накладывать грех, так матушка учила, а вот если кто другой... крестик нательный у дядьки остался. Егорка умер.
– Так разве твоя в этом вина? – шепчет сквозь треск голос ласковый, голос знакомый. – Ты ему жить помогал...
Искры уже мечутся, звенят монистами, вздымаются юбками многоцветными, цыганскими. И плачут, и корежатся в пламени пергаментные листы, оплывают физией старой цыганки, и слышится:
– Купи коня! Хороший конь!
И вправду хороший, грива рыжая, копытом бьет, щепа из пола брызжет, а конь глядит Микитке в глаза и скалится...
– Буде стар, буде молод, буде мор, буде голод... – завывает пламя, и боль вдруг мигом стирает все виденья, обнажая неприглядную явь. Нет! Не хочет он гореть! Не хочет умирать вот так... он понял, он только сейчас понял, что нету разницы между придуманным и желаемым...
Затрещали, проседая, стропила, застонал дом, закачались стены. А ставни закрыты! Закрыты ставни. Он же сам их запер, сам отгородился, сам...
...сам придумал жизнь.
Не было никогда Микитки-колдуна... и Брюса не было... и Сухаревой башни.
Нет, была! Он же видел! Сам видел... со стороны, прячась за человеком в черном плаще и широкополой шляпе, щедро украшенной перьями, прижимая к груди мешок с котом, замирая в предвкушении чего-то... несбывшегося.