Второй эпизод Ванюша сыграл на лестнице, ведущей наверх, в детскую.
Внизу, под лестницей, Арсеньева получила страшное известие о гибели брата Дмитрия.
– Убили, убили Митеньку, убили! – кричит она, не в силах совладать с собой.
Маленький Миша делает несколько шагов по лестнице, ноги его подкашиваются, в глазах – слезы страдания и боли. Он опускается на ступеньки и смотрит перед собой невидящими глазами.
Едем домой, Ваня радуется – удалось сыграть самому, и слезы были, он вновь и вновь переживает момент съемки. Да, рано к нему пришла эта радость актерского самопостижения – ощущения творчества, заложенного в тайниках собственной души и сердца.
Потеря
Вечером позвонила Герасимовым, чтобы объяснить, почему я не была на занятиях во ВГИКе. Последние два года я помогала Герасимову в качестве педагога по мастерству актера.
К телефону подошла Эмма, племянница Тамары Федоровны. Говорила невнимательно, думала о другом: Сергею Апполинарьевичу стало плохо с сердцем, его увезли в больницу.
Всю ночь я не спала, думала об учителе, сказала вечером Коле о его болезни, решила во что бы то ни стало попасть к нему, чтобы поддержать, может быть, написать письмо. Ночь шла – я все думала и думала. Даже расстроилась к утру, что буду невыспавшаяся в кадре.
С утра готовилась к сложным кадрам – рождения Миши. Волосы распустили, я надела простую белую рубашку. Ждала в актерской комнате. Нужно было позвонить домой, чтобы вовремя привезли Ванюшу. К телефону подошла моя подруга Алла, по ее голосу я поняла: что-то случилось.
– Герасимов…
– Что? Что? – закричала я в трубку.
– Герасимов умер!
Я вскрикнула, нахлынули удушающие слезы. Положила трубку.
Боль невыносимая. Иду по длинным мосфильмовским коридорам, не пряча слез, да это было бы невозможно. Меня окликает Виктор Юшин: «Наташа, что случилось? Что с тобой?» Но я не могу отвечать, прохожу мимо, вхожу в декорацию Лермонтова, иду по анфиладам комнат в детскую к Коле. Беру его за руку и, рыдая:
– Герасимов умер.
Коля прижимает меня к себе:
– Не плачь, не надо. Ты же знаешь, как надо провожать. Ушел великий человек. Только теперь его правильно оценят, ну не надо, не плачь, ты ему мешаешь сейчас.
Я взяла себя в руки. Но на душе пустота – ужас потери. После Колиных слов я поняла: «Да, мы жалеем себя, когда плачем по ушедшим, – себя, свой потерянный контакт, свою привычную опеку, свою неоценимую часть жизни».
Мне трудно было встать, тяжело идти. Я боялась говорить с мамой. Но она уже знала. В актерской комнате сижу с фотографом Сергеем Ивановым, ставшим в последнее время нам другом, и тихо говорю. Говорю о нем, об учителе.