– Говорят, здесь до сих пор волки водятся? – осторожно начала тему Татьяна.
Я тоже подлила масла в огонь:
– Да отчего же им здесь и не быть? Заповедник – он всех охраняет. Мы же видели здесь зайцев, значит, и лисы, и волки есть. Здесь где-то памятник зайцу поставлен, который Пушкина остановил от самовольной поездки в Петербург… в дни восстания.
– Давайте побыстрее пойдем, – предложила Татьяна, – пока нам самим памятников не поставили.
Мы ускорили наши передвижения, утопая в снегу, похрустывая корочками льда. Навстречу нам уже спешил хозяин усадьбы Константин Бурченков:
– Что это вы через поле, здесь же дорога есть?
– Да мы напрямки. А правда, что здесь волки водятся? – поинтересовалась Татьяна.
– Безусловно – здесь есть всё, что при Пушкине было… И белки, и лисы, горностай, еноты и волки частенько пробегают. Вот медведей уже нет, года полтора назад где-то недалеко от устья Сороти был убит последний. А волков можно часто услышать, как они на луну воют.
– Да-да, мы слышали… – подтвердила Татьяна.
И вот мы в бане. Пахнет березовыми вениками и дровами…
– Располагайтесь, а после бани прошу к нам чай пить, – предложил Константин.
В доме смотрительницы Риммы за нами ухаживала ее дочь – Татьяна. Я обратила внимание на ее тонкие черты лица и оленьи глаза.
– «Итак, она звалась Татьяной…». А не хотела бы ты у нас в фильме участвовать? – предложила я девушке.
Та засмущалась, но согласилась. Итак, в баньке нас помыли, чайком угостили, да и царевну тригорскую мы с собой прихватили. Обратно опять шли прямиком и после наливки никаких волков не боялись.
Наутро, четырнадцатого февраля, мы ещё ближе познакомились с Риммой Валентиновной – хранительницей Тригорского.
Она помогала нам во всём, в том числе выстраивать пространство для нашего фильма. На улице я увидела людей с цветами, они приехали отпраздновать день рождения Семена Степановича Гейченко, который похоронен в Тригорском. Вот так и еще одна дата совпала.
Два чувства близки нам,
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Приближение
Вечером долго не могла уснуть. Одна за другой всплывали в сознании увиденные детали обихода Тригорской усадьбы – серебряный самовар, искусно сделанная клетка с поющим механическим соловьем. Вспомнила серебряный умывальник в небольшой нише с зеркалом и вешалкой с полотенцем. Вот они – реальные вещи для Никиты Козлова и Пушкина. Тут же родилась сценка умывания барина. К утру две сцены были изменены, а одна полностью явилась в Тригорском.
Начали снимать со стороны пруда. Тургенев и Маша не спеша шли по горбатому мостику, перекинутому через пруд. Шли – поклониться месту, где творил Пушкин.