— Вот, ваша милость, мальчишка забрался в королевский сад. Наша вина, недоглядели. Хотя, лопни мои глаза, как он пролез? Изгородь вроде цела…
«Ваша милость» был высокий старик, одетый в чёрное. Глядя на него, я поняла, что наша завучиха — милейшей души женщина и красавица к тому же.
Тот, что меня поймал, и сейчас ещё держал мои руки заломленными за спину. В жизни никто со мной так не обращался — даже Зайцева.
— Пусти!
— Ишь ты, ещё дёргается. Так вам его оставить, ваша милость? Или уж по-простому, отодрать кнутом да отпустить?
Я задёргалась сильнее, но мужичок так крутанул мне локти, что пришлось успокоиться.
— Не выйдет по-простому, — сказала «милость» скрипучим, как ржавые петли, голосом. — Мальчишка-то непростой, издали видать… А ну, говори, стервец, чего тебе в саду надо было?
— Меня пригласили! — О том, что я вообще-то девчонка, страшно было и заикаться. — Мне дали ключ!
— Ключ от сада?
— Ключ от Королевства!
— Вот как? — Крючковатый нос «милости» описал в воздухе сложную фигуру. — Кто?
(Неон? Криптон? Ксенон? Как его звали-то?!)
— Оберон. — Я обрадовалась, что помню его имя.
Хватка того, что держал меня за локти, чуть-чуть ослабла. Видно, Оберона тут знали.
— Врёшь, — предположила крючконосая «милость». — Сторож, яблок-то он много натрусить успел?
— Не нужны мне ваши яблоки! Я к ним не прикаса… лся. Я из другого мира, у меня редкие способности, Оберон меня специально пригласил!
— Тронутый мальчонка, — с сочувствием сказал сторож и наконец-то выпустил меня. «Милость» молчала, уставив жёлтые круглые глаза.
Я посмотрела на свои руки. Остались красные вмятины от пальцев сторожа — наверное, будут синяки. Но всё это ерунда по сравнению с кнутом, который мне скоро светит!
— Я говорю правду, — сказала я, стараясь не зареветь.
Вокруг было темно и гулко. Горели факелы, продетые в крепления на стенах. Высокий потолок был закопчён до черноты. Ну где же, где наша милая учительская? Где полки с классными журналами, где наглядные материалы на верёвочных петельках?
Какого лешего мне понадобилось в этом проклятом «королевстве»?!
— Я говорю пра… хотите, спросите у Оберона… ну пожалуйста.
— И как, — спросила «милость» после долгого неприятного молчания, — как спросить о тебе, сопляк?
— Скажите, Лена Лапина…
«Милость», кажется, поперхнулась. И я поперхнулась тоже. Я вспомнила, что там, на ноябрьской дождливой улице, Оберон не спросил, как меня зовут! А вздумай спросить — я бы не сказала. Не говорю я своего имени незнакомцам.
— Как есть тронутый, ваша милость, — заступился за меня сторож. — Видно же — не в себе. Давайте, я его кнутом — так, для порядку только… И пусть себе идёт…