Кузина ходила смотреть его фильмы семь дней в неделю, потому что считала это своим моральным долгом, а главным образом потому, что кинотеатр всегда пустовал; «по вине, – как говорила она, сочувствуя своему кузену-режиссеру, – жителей Пенсильвании, этих дерьмовых провинциалов, которым абсолютно плевать на искусство».
Леонард с возмущением пожаловался на это бухгалтерше Молли в тот момент, когда оглаживал ее лодыжки, и Молли ответила ему: «Не может быть! Твои фильмы прекрасно идут в Пенсильвании и вообще пользуются огромным успехом повсюду».
– И тогда, – говорил Трент, – я сказал себе: или моя кузина говорит мне неправду, чтобы унизить меня, или же с помощью моих фильмов они отмывают свои деньги.
Когда Трент неожиданно ворвался в твой офис, первое, что ты подумал: парню крупно повезло, что за столом сидишь ты, потому что, будь на твоем месте дед, он бы достал из среднего ящика стола пистолет и влепил бы ему пулю в лоб только за то, что он посмел войти не постучавшись. Ты уже чувствовал себя крутым businessman, а этот тип заявился шантажировать тебя. Такое с тобой случилось впервые, и тебе любопытно было послушать, до чего договорится этот придурок, – пристрелить его ты всегда успеешь.
– Продолжай, я тебя слушаю.
– Да-да, сейчас… Ты ее не знаешь, мою кузину, а она меня обожает, понимаешь? Она старая дева, живет в захолустном городишке в Пенсильвании, в самой сраной дыре, и в этой жизни ей нечем больше заняться, кроме как смотреть фильмы своего кузена, который сам их снимает, врубаешься? И если моя кузина по телефону, когда я снял трубку после двадцати гудков – я всегда так делаю для солидности, – начала дико орать, что кинотеатр пустовал всю неделю напролет, то можешь быть уверен, что она говорила чертову правду, сечешь?
– Более или менее.
– Хорошо, а теперь, прежде чем ты достанешь из среднего ящика стола пушку 22-го калибра и пристрелишь меня – если ты решишь пристрелить меня здесь, в офисе, то лучше взять 22-й калибр, тогда я не слишком сильно забрызгаю кровью кабинет и не испачкаю тебе пиджак, – дай мне еще несколько минут, о'кей? Мне аб-со-лютно на-срать на происхождение ваших денег и на то, каким сучьим способом вы их отмываете, понимаешь? Я делаю фильмы и хочу, чтобы они выходили на экран. Но еще я хочу иметь свою долю выручки – хорошую долю, и я забил на то, откуда и чьи это деньги. Что я хочу сказать? Да, блин, теперь я знаю, что это грязные деньги и что мои фильмы нужны, чтобы их отмыть. Но мне это по фигу. Мне на это насрать. И скажу почему. Где я получу постоянный источник денег, про которые не буду знать, что они грязные? Ну да, я знаю, что эти чертовы деньги отмываются, ну и что? Мне все бросить и бежать искать чистые? «Эх, братан, ты думаешь, существуют чистые деньги?» – такой вопрос задает в одном из моих фильмов мужик, который ходит в белой майке и черном кожаном пиджаке. Разумеется, существуют, отвечу я, но у меня нет времени, чтобы их искать. Мне его и так не хватает на фильмы, где же мне его взять на поиск чистых денег? И ты думаешь, старик, меня это хоть как-то напрягает? Нисколько, мне на это трижды наплевать. Я сам по уши в грязи, да и ты, только без обид, тоже не чистый сахар, и деньги, которые крутятся в этом сомнительном предприятии, грязнее некуда, но фишка в том, что я, если я тебе еще не говорил, кладу на это с прибором. Поэтому сейчас мы, то есть ты и я, вкладываем эти бабки в одно дело и устраиваем им классную стирку. Что ты об этом скажешь?