– А что у тебя пропало-то, ваше благородие?
Борис махнул рукой и нехотя ответил:
– И говорить-то не хочется…
– Все ж таки… не тросточка ли, что у Аркадия Петровича прежде была?
– Тросточка, – удивленно ответил Борис, – а ты-то откуда знаешь?
– Да так… – ответил Саенко уклончиво, – видел как-то…
– Тросточка-то что, Бог бы с ней, а в тросточке-то картина была… – выдохнул Борис с отчаянием, – такая картина… за ту картину жизнью человеческой заплачено, да, может, и не одной.
– Картина? – переспросил Саенко, вытирая руки вышитым полотенцем. – А какая такая картина? Не эта ли? – Он шагнул с чистой половины на кухоньку, сунул руку по плечо в устье печи и вытащил оттуда валенок.
Наклонив валенок над столом, он вытряхнул на скатерть свернутый в трубку холст.
Борис, не веря своим глазам, развернул трубку.
«Поклонение волхвов» озарило комнату светом итальянского полдня.
– Саенко, дорогой ты мой! – Борис повернулся к ординарцу с глазами, полными благодарности. – Саенко! Не знаю прямо, что и сказать тебе. Ты ведь просто спас меня… Я бы, может, со стыда застрелился, что не уберег ее! Как же ты догадался? Как ты нашел ее? А у Софи, выходит, пустая трость осталась?
– Отчего же пустая? – рассудительно ответил довольный хохол. – Зачем же барыньку обижать, хоть и аферистка она первостатейная! Я туда другую картину положил, пущай любуется.
– Какую еще картину? – удивленно спросил Борис.
– Хорошую картину. В лавочке вчера купил, двугривенный отдал, промежду прочим. Дорогая картина, хорошая – «Как мыши кота хоронили».
– А когда же ты все успел?
– А вот когда обратно записку нес, тогда и в лавочку зашел, – объяснил расторопный Саенко. – А теперь давайте завтракать, а то яичница простынет.
Борис представил себе, как Софи развинчивает трость и вынимает оттуда дешевый лубок, хлопнул Саенко по плечу и расхохотался.
В ноябре девятнадцатого года морозы чередовались с оттепелями и частыми затяжными дождями. Победоносное наступление Белой армии захлебнулось, и начался медленный мучительный отход с непрерывными боями. Ведь день под унылым моросящим дождем шел бой, такой же как этот дождь, долгий и изматывающий, без решительной атаки и без надежды победить. Это утомляло и деморализовывало солдат и офицеров. Как только темнело, армия отрывалась от противника и отходила дальше на юг. Ночевали не раздеваясь, очень скученно, чтобы быстро собраться в случае внезапного нападения. Все это необычайно изнуряло людей и лошадей. Усталые солдаты, едва войдя в тепло, тут же засыпали, у них не было сил для того, чтобы накормить и расседлать лошадей, а ведь от их состояния зависела возможность двигаться дальше. Едва светало, появлялся противник, и снова завязывался бесконечный и нудный бой до темноты. И так день за днем, день за днем.