— Какой у вас, сеньора, удивительный дом! Эта башня, такая высокая, что видно издалека. Мавританский стиль?
— Возможно, — я улыбнулась.
— А на крыше у вас пушка, и это отчасти объясняет вашу удивительную отвагу — жить здесь, в этих пустынных местах, где даже днем погонщики оглядываются и трясутся, как зайцы. Вы отважны, одинокая сеньора.
— Я жду моего рыцаря, дон Сур, и буду ждать, сколько понадобится.
Перебор гитарных струн сделался чуть громче. Дон Сур улыбнулся странной улыбкой:
— Я не хотел бы повстречать вашего рыцаря на перекрестке двух дорог. А может, наоборот — хотел бы.
Выражение его лица не понравилось мне. Я отвела взгляд; Диего сидел в кустах, полураскрытый розовый бутон почти касался его лица. Он играл, не сводя с меня глаз. Я улыбнулась. Вдохнула душистый дым:
— Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, дон Сур… Чьим именем вы совершаете ваши подвиги?
Гость улыбнулся шире:
— У меня нет дамы сердца, прекрасная сеньора.
— Может быть, именем Господа?
Показалось мне — или в его улыбке мелькнуло презрение?
— Тогда, может быть, справедливость или иная какая-нибудь добродетель… Что придает вам силы?
Он выпустил дым, чуть вытянув губы. Сизый столб ушел по направлению к звездному небу:
— Справедливость, пожалуй.
Мне сделалось любопытно.
— Но позвольте, дон Сур, не так давно я принимала здесь монаха, и он утверждал, что во имя справедливости не одолеешь и комара. Простите мне эту простодушную метафору. Поскольку добро и зло в нашем мире потеряли очертания.
Он покачал головой:
— Сеньора, я совершаю подвиги не ради абстрактных понятий. Нет. Совершенно конкретная, легко определимая ценность — человеческая жизнь… Она священна. Она неприкосновенна. Представление об этом лежит в самом фундаменте мира. Все, что я делаю, совершается во имя жизни человека на земле.
Сделалось тихо. Даже цикады примолкли, а Диего, кажется, забыл, как перебирают струны.
— Я иду от селения к селению, — глаза на бледном лице дона Сура загорелись ярче полуночных звезд. — Я разыскиваю кладбища, или одинокие могилы на перепутьях, или просто кучи камней, под которыми сложил кости какой-нибудь погонщик. Богатство, сословная принадлежность не имеют для меня значения. Я вопрошаю мертвых известным мне способом, и я добиваюсь от них ответа на два вопроса: насильственной ли смертью они умерли? И если да — кто убийца? Они знают, сеньора, они всегда знают имя убийцы. Тогда я иду по его следу, настигаю и во имя жизни на земле — вспарываю брюхо.
Длинная рука с тонкими пальцами метнулась, как змея, повторяя то самое движение — «вспарываю брюхо».