Через несколько минут Сэйбл поняла, что ее усилия бесполезны. К этому времени пауни обратили внимание и на нее. Один из них поднялся и направился к ней с копьем в руках. Он остановился в нескольких шагах и начал говорить. Не поняв ни единого слова, Сэйбл молча смотрела в раскрашенное лицо. На лбу и щеках индейца охрой были нанесены продольные линии, голова выбрита, за исключением тонкого тучка волос, завязанного на макушке и свисающего на спину. Уши оттягивали кольца, украшенные блестящими камешками и перьями. Под расстегнутым кавалерийским ментиком виднелась грудь, размалеванная желтой боевой раскраской. Если бы не свирепое лицо, дикарь выглядел бы забавно в ментике и набедренной повязке, с голыми ногами, вымазанными жиром.
Звучно шлепнув ладонью по груди, он широким жестом обвел своих товарищей, бесчувственное тело офицера, ее самое. Четверо остальных откликнулись на этот жест смехом, полным злобной радости. Дикарь закинул голову и издал пронзительный вопль, потом неожиданно метнул копье. Он вонзилось в землю у самых ног Сэйбл, пригвоздив юбку. От неожиданности она рванулась вбок, едва не вывернув руки из суставов.
В конце концов Сэйбл вырвало желчью, мучительно и болезненно. Дикарь что-то кричал, но впервые в жизни ей было совершенно все равно, что она предстает перед кем-то в таком непрезентабельном виде. Немного отдышавшись, она закрыла глаза, чтобы не видеть рыжего скальпа, болтающегося у пояса индейца.
Чей это скальп? Неужели эти волосы принадлежали кому-то из людей, с которыми ей приходилось встречаться в прежней, беззаботной жизни? Был ли это кавалерист из числа тех, кого послал по ее следам отец? Но кто бы он ни был, смерть его была ужасна, и Сэйбл оплакивала его всей душой.
Дикарь снова что-то крикнул. Она даже не подняла головы, продолжая сухо отплевываться. Секундой позже жесткие пальцы схватили ее за подбородок, заставив встретиться с взглядом холодных черных глаз. От индейца разило алкоголем. Оказывается, помимо рыжего, на его поясе висело еще несколько скальпов.
Боль в подбородке заставила Сэйбл забыть о скальпах. Кожа на всем ее теле странным образом съежилась, уменьшилась в размерах так, что заострились черты лица. В глазах индейца была неприкрытая жестокость, удовольствие от сознания причиняемой ей боли.
— Хромой Медведь! — крикнул он, тыча себя в грудь. Потом такой же тычок получила и Сэйбл. — Рабиня!
Рабиня? Рабыня! Это она-то, Сэйбл Кавано?! Она собралась с силами, чтобы не выдать своего потрясения, а вместо ответа выпрямилась, вложив в это движение достоинство и мужество, которых оставалось не так уж и много.