Он засмеялся «Мы едем ближе к столице. Вы можете пробыть некоторое время в имении вблизи Бологого.»
Имение было очень большое. Дом был окружен густым лесом. Мы остановились перед охотничьим домиком на полянке, откуда виднелась только крыша главного здания. Домик был из двух маленьких комнат, в одной стояла железная печка и в углу лежала вязанка дров. Кроватей не было, но было много соломы.
На следующий день Беленький пошел в большой дом, чтобы повидать владельцев, которые рассыпались в извинениях Они ждали нас несколькими днями позже, и потому помещение не было готово. А в большой дом они боялись нас пригласить из за прислуги и большого числа гостей, приглашенных ими к Рождеству. Но нас окружили заботой и любовью, и мы чувствовали себя совсем как дома В сочельник, к ужину, наши хозяева прислали нам много всякой еды. А в канун Нового года – мой последний в России – они пригласили нас наконец к себе, устроив так, что вся прислуга в этот день была отпущена.
На следующее утро я должен был ехать в столицу. Беленький сказал, что мы должны прибыть в столицу без всякой задержки. Он также рассказал мне, что вооруженная демонстрация в день открытия Учредительного Собрания запрещена Центральными Комитетами антибольшевистских социалистических партий и они решили организовать только мирные манифестации поддержки Учредительного Собрания.
Положение создалось совершенно нелепое. Лозунг «Вся власть Учредительному Собранию» теперь был бессмыслен. Было совершенно ясно, что правильно избранное Учред. Собрание не могло бы сосуществовать рядом с диктатурой, которая отрицала самую идею суверенности народа. Учред. Собрание имело бы смысл только тогда, если бы оно пользовалось поддержкой правительства, которое бы согласилось признать его высшей политической властью. Но уже к концу 1917 г. в России не было такого правительства. И лозунг «Вся власть Учред. Собранию» теперь имел только смысл, как объединяющий призыв для всех, кто готов был продолжать борьбу с узурпаторами.
По некоторым причинам, которых я в то время не знал, Союз Защиты Учредительного Собрания не мог вести действенной борьбы. Но даже если это и так, говорил я сам себе, если Учредительному Собранию суждено погибнуть, пусть оно выполнит свой долг по отношению к народу и стране, погибнув с достоинством и так, чтобы сохранить живым дух свободы.
План был таков. Я должен был попасть на московский ночной поезд, который останавливался в Бологом в 11 час. ночи. Поезда тогда были переполнены, и в большинстве шли без света, особенно вагоны третьего класса. Мне был дан номер вагона, в котором ехали мои сторонники, и я должен был сесть где-нибудь в углу, чтобы быть насколько возможно незаметным. Мы приехали на станцию вовремя и в ожидании поезда, который опоздал, ходили взад и вперед по платформе. У меня все еще была охрана из людей, вооруженных ручными гранатами, но мы уже настолько привыкли к этому странному образу жизни, что почти не принимали никаких предосторожностей и громко говорили между собой. Но вот внезапно один из моей охраны подошел и сказал: «Будьте осторожны, некоторые из железнодорожников с другой стороны наблюдают за вами. Смотрите, они идут к нам». Мы смолкли. Группа железнодорожных рабочих перешла с московской платформы на нашу сторону и шла прямо к нам. Мы были уверены, что все пропало. Но они, почтительно поклонившись, сказали: «Александр Федорович, мы узнали вас по вашему голосу. Не беспокойтесь, мы вас не выдадим». Таким образом, моя охрана стала двойной. После этого случая все шло гладко. Поезд пришел, и нас втолкнули в предназначенный для нас вагон, где было очень темно. Так, без инцидентов мы приехали в Петроград, где извозчик развез нас по заранее приготовленным адресам Учред. Собрание должно было открыться 5 января 1918 г., и казалось, что мой план выполнялся очень хорошо В течение ближайших 3 дней я предполагал побывать в Таврическом дворце, где должно было собраться Учред Собрание.